Читать книгу "Суворов - Андрей Богданов"

Взглянув на карту, легко заметить, что это были кратчайшие пути на Париж, причем более длинный путь из Италии, через долину Луары и Лион, Суворов оставил русским. В октябре — ноябре 1799 г. Александр Васильевич тщательно разработал план освобождения Парижа и контрреволюции во Франции. Он затратил много сил и времени для внушения этого плана всем заинтересованным лицам: императорам Павлу и Францу, русским и союзным военным и дипломатам.

Суть плана была проста, но не вмещалась в сознание союзников. Тугут и Питт, фельдмаршалы и генералы, герцоги и послы Австрии, Британии, Баварии, Пруссии и др. союзных стран не были тупыми. Просто их военно-политическая мысль принадлежала их веку, а Французская революция открыла собой новый век. Мир изменился, иными стали его законы, а западный истеблишмент, как часто бывает, отказывался новую реальность признать.

Английскому полковнику Клинтону Суворов объяснял эту «военную физику» предельно просто. «Эрцгерцог Карл, когда он не при дворе, а на походе, такой же генерал, как и Суворов, с той разницей, что сей последний старше его своей практикой и что он опроверг теорию нынешнего века, особенно в недавнее время победами в Польше и в Италии. Поэтому правила (военного) искусства принадлежат ему». Разумеется, Суворов базировал свое искусство на осмыслении боевого опыта и военной истории. В беседе с англичанином, которому он за обедом продиктовал на французском языке простейшую «военную физику», Александр Васильевич оперировал примерами Ганнибала и Цезаря, разбирал ошибки Тюренна и Евгения Савойского, ссылался на пример герцога Мальборо и собственную военную практику.

«Пройдите века, — писал Суворов Ростопчину 17 декабря 1799 г. о глупейшем плане военной кампании, предложенном Тугутом, — и слабый неприятель, атакованный в разных пунктах, бросаясь на части, всегда побеждал» (Д. IV. 687). Благодаря такому «неразумению», а вовсе не «несчастью», — добавил полководец в тот же день в новом письме Ростопчину, — союзники уже потеряли Нидерланды; Тугут непременно потеряет и Италию, и Вену, под видом «защиты наследственных земель». Сравнивать методы Суворова и австрийцев нельзя: в текущей кампании им оборона одного Тироля обошлась большими потерями, чем освобождение всей Италии! «Вы найдете, — внушал Александр Васильевич Ростопчину, — что я никогда не последовал общим правилам и всем (обычаям) сего века, даже в начале моего военнослужения в Прусскую войну, где самолюбие, корыстолюбие, самоблюдение, любочестие, безответствие с министрами спрашивались».

Суворов гордился тем, что, всю жизнь оставаясь внутренне независимым, смог понять суть военного искусства и получил право устанавливать свои правила. Очевидные для него, они выходили далеко за рамки военной мысли его времени. Прежде всего тем, что успех армий зависел прежде всего от человеческого фактора, опирался на нравственность.

Первым условием победоносного завершения войны было вручение единоличного командования Суворову. Александр Васильевич жестко настаивал на этом, конкретными примерами доказывая, что Гофкригсрат, английский кабинет министров и Адмиралтейство, эрцгерцог Карл, милый Суворову «папаша Мелас», герцог Йоркский, — никто не умеет планировать и проводить современные военные операции. Полководец даже не упоминал, что врага нельзя бить растопыренными пальцами. Он лишь смеялся над принятыми в военной мысли союзников бессмысленными занятиями «стратегических пунктов», маневрами по «отвлечению сил противника» и прочими «бесплодными демонстрациями». Он объяснял ситуацию просто: командование союзников России неспособно видеть военную ситуацию в ее реальности. В Италии ему было предписано, в результате целой кампании, занять рубеж по реке Адде — а Суворов начал кампанию с Милана, перейдя Адду без малейшей задержки.

Единоличное командование Суворова означало отказ от всего, что затягивало войну и вело к напрасным жертвам противников. Не менее важно, что его командование означало установление единодушия среди союзников. Александр Васильевич снова и снова подчеркивал, что австрийцы, несмотря на различия в вере, языке и обычаях, в Итальянском походе прекрасно — и победоносно — взаимодействовали с русскими. Их боеспособность, от генерала до солдата, достигла под командой Суворова невиданного уровня: Александр Васильевич гордился тем, что смог добиться столь «душевных» отношений. И русским было крайне полезно взаимодействовать с австрийцами, умевшими превосходно наладить снабжение армии продовольствием и военной амуницией (Д IV. 463)

Да, Гофкригсрат постоянно втыкал союзной армии палки в колеса и мешал везде, где только мог; Суворов на все эти препоны указал. Однако в целом кампания в Италии привела к масштабной победе: освобождению всего полуострова. Противниками австрийцев в Италии, после ухода Суворова, оставались незначительные — 20–25 тысяч — силы французов, в основном новобранцев-«крестьян». К следующему лету, предупреждал полководец, они превратятся в сильную армию (Д IV. 435). Если революционную гидру не добить решительными совместными действиями — австрийцев ждет неминуемый разгром.

Вместо предопределенного историей поражения, союзники могли одержать победу по простому плану. Отдохнув и восстановившись, русские войска, при установлении в Швейцарии зимних дорог, могли совместно с австрийцами очистить страну от французов за месяц. Единственным условием, учитывая прошлую неверность союзников, было начало войсками эрцгерцога Карла общего наступления в Швейцарии, к которому присоединятся русские. «Если потеряно драгоценное время для освобождения Швейцарии, — внушал Суворов эрцгерцогу Карлу 18 октября, — его можно быстро наверстать. Готовьтесь, Ваше королевское высочество, со всеми своими войсками… к короткой зимней кампании, упорной и напряженной» (Д IV. 434). «Эрцгерцог всеми силами начнет, мы будем готовы к первой зиме, и дел на месяц», — писал Александр Васильевич для себя. Но — «без того, по силе нашей, мы одни — ни шагу!» (Д IV. 434).

Далее, обеспечив прочный тыл, австрийцы должны двинуться на Париж по прямой, через Франш-Конте, при поддержке баварцев и тыловом обеспечении швейцарской милиции. Зимняя операция австрийской армии в Италии сравнительно легко, по оценке Суворова, вела к освобождению Генуи и занятию всей Лигурии. Не имея противника в тылу, австрийцы и пришедшие из Швейцарии русские могли двинуться из Пьемонта через Гренобль, исторический центр Дофине, на Лион и Париж.

Войск для проведения этих операций, по исчислению Суворова, было достаточно. Но условием успеха всюду была поддержка местного населения. Александр Васильевич молил и требовал, чтобы австрийское правительство хотя бы на время сделало вид, что придерживается декларированной союзниками освободительной миссии. Для него самого и императора Павла I эта миссия была священной, а захват земель, которые союзники пришли освобождать, — кощунственным. «Наследственные владения должны быть защищаемы бескорыстными завоеваниями, приобретением любви народов, справедливостью… — убеждал он эрцгерцога Карла. — Это говорит вам старый солдат, почти шестьдесят лет проведший в строю, который вел войска Иосифа II и Франца II к победе и закрепил Галицию за владением славного австрийского дома» (Д IV. 434).

Нельзя вести справедливую войну и одновременно лишать оружия две армии итальянских патриотов, поднявшихся против французов. Разоруженная австрийцами армия Пьемонта, полагал он, должна быть восстановлена, хотя бы в минимальном виде, для защиты тылов союзников при походе на Париж. В идеале воссозданные Суворовым летом 1799 г. итальянские полки по всему полуострову могли составить сильнейший резерв. Полководец не требовал этого, хорошо понимая, что союзники России действуют из корыстных соображений. Но вооружение Пьемонта и швейцарской милиции он полагал обязательным.