Читать книгу "Братья и сестры. В 4 книгах. Книга 3. Пути-перепутья. Книга 4. Дом - Федор Абрамов"

— Уходи, уходи, Анна! Видеть тебя не могу после того, что ты сделала с Лизаветой, а не то что принимать в своем доме.

Нюрка откинула назад голову, захохотала:

— А родню в этом доме принимают? К примеру, когда родной сынок напакостил… Непонятно выражаюсь? Пойди посмотри… Вещественные доказательства налицо…

— Чего мелешь? Какие доказательства?

— А-а, какие… Какие бывают, когда парень брюхо натолкает?..

Она не охнула, не пошатнулась от этих слов — ни минуты, ни секунды не поверила, но и отмахнуться не могла: сплетни, как огонь, в зародыше гасить надо.

— Веди к Зойке! — приказала.

Зойка жила отдельно от матери, в старом колхозном курятнике на задворках у медпункта. При виде нежеланных гостей, переваливших за порог ее маленькой неказистой избенки, удивленно выгнула тонкие подрисованные брови она лежала на кровати, но не встала.

— Проходи, проходи, мамочка званая! — с издевкой сказала Нюрка. — Ну мамочкой не хочешь, а бабкой-то хошь не хошь станешь. Верно говорю, Зойка?

— Загинь, к дьяволу! Налилась опять, нажоралась. Кто тебя звал?

— Да как! Она не верит.

— Чего не верит?

— Не верит, что ейный сынок тебе прививку сделал.

Зойка зло улыбнулась своими тонкими сухими губами, хотела что-то сказать, но передумала и только вяло махнула рукой.

Свет потух в глазах у Анфисы Петровны: на Зойкиной руке она увидела золотое кольцо, и ей сразу стало все ясно.

Господи, господи! Она целое утро сегодня искала это кольцо, все перерыла, перевернула кверху дном, думала, потеряла, а оно вот где, оказывается, — у Зойки на руке…

Зойка что-то кричала матери, матерь кричала Зойке, а что? Ничего не слышала, не понимала — чудом выбралась на улицу.

Нет, знал, знал сынок дорогой, что такое это кольцо, какая святыня в ихнем доме. Сто раз рассказывала, как отец подарил его. Родила сына, надо идти записывать в сельсовет, а сыну и фамилии отцовской нельзя дать, потому что матерь не в разводе. Ну как тут с ума не сойти! И вот Иван, чтобы хоть как-то успокоить, утешить ее, надел ей на руку это кольцо, нарочно заказывал в городе.

Пятнадцать лет она не снимала кольцо с руки и, конечно, в гроб легла бы с ним, да четыре года назад начали пухнуть пальцы в суставах, и ей волей-неволей с великими муками пришлось его снять…

4

Танцевали, садились за стол, снова танцевали — под радиолу, под аккордеон, на улице, в доме, на крыльце… И так до темени, до тех пор, пока не зажгли свет и не вспомнили про клуб.

И все это время Анфиса Петровна была на ногах, ни на минуту не присела и не прилегла. Нашла в себе силы. Выстояла. Не испортила праздника, не уронила фамилии Лукашиных. И только когда опустел дом, тяжело рухнула на стул к столу.

— Останься, — сказала сыну.

— Ну мам…

— Останься, говорю! И ты, Михаил, останься.

Под окнами заревели, зарычали мотоциклы, крик, смех, визг, затем весь этот шум-гам выкатился из заулка на дорогу и побежал в сторону клуба.

— Ну, сын, доволен проводами? Хороший стол справила мать?

— Спрашиваешь!

— А теперь другой стол будем справлять, — сказала Анфиса Петровна.

— Это в честь чего же? — спросил Михаил с усмешкой.

— А в честь того, что сына буду женить.

Михаил, зевая, устало махнул рукой: давай, мол, в другой раз пошутим. Сегодня и без того веселья было предостаточно.

— А я не шучу, — сказала Анфиса Петровна. — Какие тут шутки, когда криком кричать надо! — И тут она и в самом деле разрыдалась. Прорвало плотину, которую с таким трудом воздвигала. — Он ведь с кем, с кем спутался? С Зойкой-золотушкой. У той брюхо от него…

Михаил круто обернулся к Родьке:

— Это правда?

— Чего — правда? Разведут всякую муть — слушайте.

— А кольцо, кольцо отцовское? Самая дорогая память об отце, а ты… а ты что сделал?

— Да чего я сделал? — вдруг зло засверкал черными глазами Родька, сам переходя в наступление.

Подумаешь, дал поносить… Убудет его? Ну возьму обратно… Сейчас взять? Завтра?

— Гад… Сволочь! — выдохнул Михаил.

— Но, но, потише, потише, дядя Миша! Чья бы мычала, а твоя-то бы молчала. Я еще не дошел до того, чтобы и тетке и племяннице фигли-мигли делать…

— Родька… Родька, что говоришь? — умоляющим голосом простонала Анфиса Петровна.

Ничто не остановило Родьку. Пиджак с вешалки сдернул, дверью бабахнул так, что стаканы забренчали на столе, а на мать даже и не взглянул. И тут Анфиса Петровна опять расплакалась:

— Все, все вложила в него… Ничего не пожалела… Думаю, мы с отцом жизни не видели, пущай хоть он за нас поживет…

— Вот и зря! Этой-то жалостью и испортила парня! — рубанул сплеча Михаил.

— Дак что же по-твоему, хороший человек только в беде родится? Хорошая жизнь человека портит?

— А черт их знает, что их портит!

Михаил забегал по избе. И вообще, у него у самого кругом шла голова: где теперь Вера? что причитает Раиса? Ведь наверняка все Пекашино теперь только и делает, что треплет имя его дочери.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Сережа Постников, сын Фили-петуха, нынешней весной вернувшийся из армии, ровно в полшестого, из минуты в минуту, как договорились, дал гудок.

Михаил, конечно, был уже начеку. Он выбежал из дома, кинулся в мастерскую будить дочь.

— Вставай, вставай, невеста! — с шуткой начал теребить ее. — Женихи приехали!

Вера поднялась, не проронив ни слова. Лицо у нее было бледное, осунувшееся, хмурое, — и он понял: не спала. А ведь вечор, когда он, прибежав от Анфисы Петровны, заговорил с ней о Родьке, виду не подала, что переживает. Даже оборвала его, когда он стал слегка выгораживать парня дескать, бывает это в молодости, заносит по глупости. «Давай, папа, договоримся раз и навсегда: подлецов не защищать. Хорошо?» — «Хорошо», сказал Михаил и был очень доволен, что все так легко обошлось.

Не обошлось.

Однако утешать и вразумлять дочь было некогда — с улицы один за другим долетали гудки, да и что сказать? Где найти нужные слова?

Кое-чего перехватили, попили чаю.

— Ну, прощайся иди с матерью, — сказал Михаил, но тут Раиса, тягуче зевая, выкатила на кухню сама.

— Говорила я: поезжай, девка, заране, дак нет, на проводы надо…

— Ну ладно, ладно, — замахал жене Михаил. — Опять ты за свое?

— Да как! Уехала бы вчера-то, знаешь, как хорошо! В школу бы пришла вовремя, свеженькая, чистенькая, а то ведь ты носом клевать на уроке-то будешь, а не учиться. Да и опоздаешь еще.