Читать книгу "Нил и египетская цивилизация - Александр Морэ"

В этих трех последовательных аспектах египетская нация видится нам народом единым по происхождению и духу.

Хотя численность населения была относительно невелика[364], народ Египта был силен своим творческим и организационным гением, своим поразительным искусством, интеллектуальной дисциплиной, верой в жизнь после смерти, идеалом справедливости.

С одной стороны, своей доктриной египтянин обязан условиям жизни, диктуемым истинными правителями страны – Нилом и солнцем. С другой стороны, он – ближайший наследник первобытных обществ. В Египте, как и среди первобытных людей, личность подчиняется обществу, живет в тесном союзе с духами и питает сыновнее почтение к традициям.

В отношении управления страной египетское общество – анахронизм по сравнению с Грецией и Римом – до самого конца остается на том этапе общественной жизни, где господствует «священное». В храмах, сохраненных цезарями, жрецы коронуют чужеземных владык, «обновляют» их жизнь, защищают богов и людей от смерти при помощи обрядов, придуманных тысячи лет назад для Слуг Гора. В труде, датируемом правлением Феодосия, мы читаем: «Египет – это небесный образ, храм мира, средоточие культов».

Страна развивалась, а управление ею оставалось на прежних позициях, несмотря на все попытки адаптации. За исключением моментов редких социальных кризисов, египтянин не стремился ни к свободе, ни к индивидуализму. Он не был склонен ни к размышлениям, ни к критическому анализу.

Лишь новшества в искусстве и ремеслах привлекали египтянина в силу его любви к техническому совершенству. Свобода, вызывающая противоречия между правами личности и нуждами общества, освобождающая человека от «священного», художника от канонов, верующего от ритуалов, мыслителя от традиций, не была принята в Египте. От этих уз египтян освободили законодатели и философы Греции.

Когда саисские монархи открыли Египет для чужеземцев, первыми в страну прибыли греки. Выросшие в небольших городах с демократической системой правления, эти скептики и рационалисты были поражены колоссальными иератическими памятниками, странными богами-животными, обладавшими абсолютной властью богами-царями, вездесущей администрацией и народом, целиком отдающимся службе богам, царям и умершим. Они испытывали такое же изумление, какое испытываем теперь мы при виде гигантских ископаемых другой эпохи. Ни Геродот, ни кто-либо иной не сумели постичь мировоззрение египтян. Однако они чувствовали, что к нему стоит присмотреться внимательнее, пока оно не исчезло, раздавленное «прогрессом».

Египет лежал перед ними, как открытая житница, хранилище человеческой цивилизации с самых ее истоков. Египет был матерью искусств, наук, религии и государственных институтов, и скептики греки обратились к жрецам Гелиополя, надеясь почерпнуть знания из древнейшей кладовой.

Так, неожиданно, Египет выступил в роли учителя завоевавших страну чужаков. Законодатели и философы черпали вдохновение из социальных экспериментов и метафизических теорий. Своим завоевателям Египет предложил доктрину власти и администрирования (по словам Страбона, «институты Египта повсюду изучаются и используются как образец»). Какой пример показала строителю империи страна, где царская власть основывалась на откровениях богов, принятых людьми!

Александр Великий пересек Ливийскую пустыню, чтобы испросить покровительства у Амона Оазиса. Ему стали поклоняться как образу и сыну Амона. Примеру Александра Македонского последовали и Птолемеи. Цезари извлекли отсюда максимально возможное – они стали богами империи.

Что касается египетской администрации, этого совершенного инструмента, фабрики, на которой люди трудились во благо государства, то ее практическая полезность была сразу оценена Птолемеями. Благодаря интенсивной эксплуатации своего агрикультурного и промышленного потенциала,

Египет превратился в один большой завод, рынком сбыта которого было все Средиземноморье. Позднее, когда цезари превратили Римскую республику в империю, Египет стал не только житницей Рима, но и местом подходящим для воссоздания государственных институтов империи и размещения личной собственности императоров.

Но материального процветания и прекрасной администрации недостаточно для выживания нации. Людям нужна доктрина, вера. На протяжении тысячелетий фараоны и жрецы подпитывали теорию о божественном происхождении царской власти и социальном сотрудничестве как залоге могущества страны. Мало-помалу наемники и чужестранцы отняли у Египта его социальный идеал, веру во власть, его обычаи, письменность и религию. Более того, отброшена была монархическая концепция общества. Египет стал, говоря его собственным языком, «телом без души, святилищем без бога»[365].

Вместе с исчезновением последних жрецов, изгнанных христианами, утрачено было и иероглифическое письмо. Само имя Египта и его священное Слово были преданы забвению. Прислушаемся к горьким стенаниям одного из последних мудрецов, получившего образование в Александрии. Для него гибель последнего общества, в котором люди еще верили, что живут в тесном союзе с богами, стала свидетельством не только конца Египта, но и конца всего мира. Мы все еще чувствуем печаль, звучащую в голосе Гермеса[366], прощающегося с великой цивилизацией, с тем, что канет в вечность и никогда не возродится снова.

«Придет время, когда напрасными покажутся старания египтян сохранить культ богов, сберечь свое благочестие и религию, спасти все самое святое. Попытки эти были бесполезными. Вседержитель покинет землю и вознесется на небо; он покинет Египет, и страна, бывшая средоточием веры, опустеет, лишенная своих богов. Чуждые народы вторгнутся в страну. Не только доктрины будут преданы забвению, страну ждет еще более тяжкая участь – запрещены будут ее законы, религия, под страхом наказания воспрещено будет отправлять культ. Тогда в этой священной земле, средоточии святилищ и храмов, воцарится смерть. О Египет,

Египет! Память об учениях твоих сохранится лишь в преданиях, которым не будет веры среди потомков твоих. Уцелеют лишь слова, высеченные на камнях, они поведают о твоей добродетели».