Читать книгу "Черные Холмы - Дэн Симмонс"

Паха Сапа получил это известие в канун Рождества 1918 года. Еще два письма (которые шли более медленным и окольным путем) от Роберта пришли после его смерти, в них он восхищался красотами Бельгии, радовался встрече с молодой девушкой (не названной и, возможно, другой), сообщал об удовольствии, которое получает от книг, которые читает на французском, писал о своей благодарности за то, что вышел живым из этой войны, отделавшись только легким кашлем, с которым скоро справится, и о том, что соскучился по отцу и рассчитывает увидеть его в феврале или марте, когда 91-ю дивизию всерьез демобилизуют.

Уже по звуку первого взрыва Паха Сапа понимает, что произошло что-то ужасное.

Пять зарядов (по четверти динамитной шашки каждый), установленных им для демонстрационных взрывов в глубоких шпурах грубой породы под небольшим выступом, идущим от Вашингтона мимо Джефферсона, должны взрываться в такой быстрой последовательности, что для зрителей внизу чуть ли не сливаться в одно: БАХ, БАХ, БАХБАХБАХ. Демонстрационный взрыв должен был создать этакий приятный шумок и выкинуть в воздух гранитную пыль при минимуме камней.

Но этот взрыв прозвучал слишком громко. Ощущение такое, что он слишком серьезен; от вибраций, которые чувствует Паха Сапа в гранитной скале под ним и через вертикальную дугу щеки Авраама Линкольна, у него клацают зубы, сотрясаются кости и усиливается боль во всем теле.

И после взрыва наступает незапланированная пауза.

Паха Сапа поднимает взгляд и видит, что худшие его опасения сбываются.

Это тот самый взрыв, которым он хотел привлечь внимание, — справа от щеки Джорджа Вашингтона, и он вырвал большой кусок из самой щеки.

Паха Сапа смотрит вниз и видит, что перед ним не та взрывная машинка — от нее идут не черные провода, а серые. Он скорее слышит, чем видит, движение в потрясенной этим звуком толпе на горе Доан внизу, когда все, от малого ребенка до президента США, поднимают ошеломленные взгляды к той стороне горы, где в воздух в облаке пыли поднялись несколько тонн гранита.

Паха Сапа ничего не может изменить. Взрывы должны происходить последовательно, но электрический ток уже был послан на запалы всех детонаторов в количестве двадцати одной штуки.

Он не хотел, чтобы это произошло сейчас. Его отвлек призрак Длинного Волоса, когда…

Второй, третий, четвертый и пятый взрывы происходят одновременно. Правая глазница Джорджа Вашингтона взрывается, лоб первого президента трескается, взбухает и обрушивается, забирая с собой хищный клюв гранитного носа.

Третий взрыв разорвал рот и подбородок и выбросил кусок гранита размером с «форд» модели Т высоко-высоко в плотный августовский воздух. Четвертый взрыв разносит правую щеку Вашингтона, остатки его рта и часть левой брови. Пятый взрыв сбрасывает вниз обломки четырех первых.

Куски гранита размером с Паха Сапу ударяют по лицу Авраама Линкольна, оставляют на нем шрамы выше, ниже и рядом с частично защищенным местом, где сидит взрывник-лакота. Внизу раздаются крики, скрежет микрофонов и громкоговорителей все еще эхом отображает реальность.

Джефферсон разлетается на части эффектнее Вашингтона, что скорее подобало бы Вашингтону — первому президенту, а не Джефферсону — третьему.

Но самый сильный из пяти взрывов происходит за оставшимся висеть громадным флагом, отчего голова Джефферсона становится похожей на жертву расстрельной команды, которой на глаза повязали непомерно большую повязку.

Паха Сапа не хотел, чтобы это случилось, пока флаг остается на своем месте. Это главная причина, по которой он откладывал взрыв.

«Моя страна, отец. И твоя. Мы находимся в состоянии войны».

Паха Сапа тогда не поверил его словам и не верит им и сейчас, когда страна не находится в состоянии войны, но у него не было намерения уничтожать гигантский флаг, который с таким терпением вышивали старушки и школьницы из Рэпид-Сити.

Как это ни невероятно, но тонкая ткань немного приглушает взрывы. Но потом неуловимо для глаза гигантский флаг распадается на куски, потому что взрыв выбрасывает многие тонны раскрошенной породы наружу и вверх, образуя кучевое облако серой пыли и огня.

Пламя охватывает остатки флага.

Первой вылетает громадная челюсть Джефферсона, ее фрагменты соскальзывают к груде старых камней далеко внизу. «Пусть всю работу сделает сила тяжести, Билли, дружище».

Когда флаг-саван сгорает и исчезает, разлетаются в мелкую крошку нос, глаза, лоб и вся левая щека. А затем происходит немыслимое.

Согласно плану, восемь рабочих Линкольна Борглума, отведя стрелу крана и начав подъем флага на множестве веревок и растяжек, должны были, не дожидаясь окончания подъема, направиться к лестнице из пятисот шестидесяти пяти ступенек. Никаких работ в этот день больше не планировалось, а Борглум хотел еще представить своего сына президенту Рузвельту, прежде чем все начнут разъезжаться.

Но теперь Линкольн Борглум и его люди вроде бы пытаются сделать что-то. Поднять флаг? Добраться до других зарядов, пока те не взорвались?

Ни для того ни для другого нет времени, но тем не менее Паха Сапа видит маленькие черные фигурки, — от этого зрелища внезапный приступ тошноты и ужаса накатывает на него, — фигурки что-то делают со стрелой крана, когда взрыв подбрасывает эту махину высоко в воздух, после чего горящие фрагменты флага начинают падать на макушку потрескавшейся теперь головы Джефферсона. Через гранитную пыль и дым он видит крошечные фигурки — они бегут, падают… это что там — неужели вместе с фрагментами флага и почерневшими камнями вниз летит человек?

Паха Сапа обращает молитвы ко всем известным ему богам, чтобы это было не так.

Взрываются все пять ящиков динамита на очищенной площадке Теодора Рузвельта.

Взрыв выбрасывает большую часть породы в сторону Паха Сапы и стоящей внизу толпы. Он установил ящики с динамитом глубоко в нишах, чтобы не только разрушить все уже имеющиеся головы, но и исключить возможность для Борглума или какого-либо другого скульптора высечь здесь что-либо подобное, не оставить им для этого гранита. И теперь эта цель достигнута, хороший гранит разрушен. Осколки лба, уха, оставшиеся фрагменты носов Вашингтона и Джефферсона теперь превратились в кладбище камней. И гранита для новых работ не осталось. Теперь к этому добавилась и площадка, подготовленная для Тедди Рузвельта.

Среди этого шума, летящих осколков и облаков пыли Паха Сапа улучает мгновение и, схватив бинокль, наводит его на Гутцона Борглума и гостей, собравшихся на горе Доан.

Его расчеты оказались неверными. Осколки камней размером с кулак, с голову, пролетев сквозь строй сосен и листву осин, падают в толпу, как метеориты из космоса.

Те, кто стоял, уже разбежались, как жертвы извержения в Помпеях или Геркулануме, они несутся по парковочной площадке, в панике забывая о своих машинах. Те, кто, как в ловушке, находился на расположенных более близко трибунах, сгрудились на деревянной платформе, мужья стараются своими телами защитить от падающих обломков жен, белое облако находится теперь почти над ними, начинают падать более крупные обломки от подрыва гранитной площадки ТР. Паха Сапа видит, как встает сенатор Норбек, его шарф сорван несколькими последовательными ударными волнами, искалеченная раком челюсть кажется кровавой прелюдией к тому, что ждет всех остальных.