Читать книгу "Танец с драконами. Грезы и пыль - Джордж Мартин"

— Ты подразумеваешь Королевскую Гавань или Волантис?

— И то, и другое. Отчего вы просто не вышли сразиться с нами, как пожелал король? Мы бы ничего вам не сделали. Проехались бы на собаке, потешили мальчика, все посмеялись бы…

— Вот именно. Надо мной. — Вместо этого он заставил их смеяться над Джоффом — ловко, не так ли?

— Брат говорил, что смешить людей не позорно. Что это честное ремесло, — сказала Пенни и залилась слезами.

— Мне жаль твоего брата. — Он уже говорил ей это в Волантисе, но тогда она была так поглощена своим горем, что вряд ли услышала. Теперь до нее дошло.

— Жаль, вот как? — Губа у нее дрожала, глаза казались двумя красными дырами. — Мы уехали из Королевской Гавани в ту же ночь. Так брат решил — боялся, что нас тоже обвинят в смерти короля Джоффри и будут пытать. Сначала мы поехали в Тирош, где у нас был знакомый жонглер, много лет представлявший у фонтана Пьяного Бога. Он уже состарился, часто ронял мячи и гонялся за ними по площади, но тирошийцы все равно бросали ему монетки, хоть и смеялись. Как-то утром его нашли около храма Триоса. Там стоит большая статуя этого трехглавого бога; старика расчленили и засунули куски во рты всех трех голов. Тело сшили заново и увидели, что у него самого головы нет.

— Голова отправилась к моей дражайшей сестрице. Он тоже был карликом.

— Да, как вы и Оппо… Грошик. Жонглера вам тоже жаль?

— Я только сейчас узнал о его существовании, но мне и его жаль, да.

— Он умер из-за вас. Его кровь на ваших руках.

Это обвинение, особенно после слов Джораха Мормонта, сильно уязвило его.

— Его кровь на руках моей сестры и убивших его скотов. Что до моих, — Тирион сжал кулаки, — на них тоже немало крови. Кого я только не убивал: отцов, матерей, племянников, любовниц, мужчин, женщин, королей, шлюх. Однажды меня разозлил певец, и я велел суп из него сварить. Но ни жонглеров, ни карликов у меня на совести нет. Я неповинен в том, что стряслось с твоим братцем.

На это Пенни выплеснула вино из чаши ему в лицо — совсем как дражайшая сестрица. В глазах защипало, дверь камбуза хлопнула. Вот тебе и подружились.

Тирион почти не имел дела с другими карликами. Его лорд-отец не любил напоминаний о сыновнем уродстве, и скоморохи, державшие у себя коротышек, быстро научились держаться подальше от Бобрового Утеса и Ланниспорта. Став взрослым, Тирион узнал, что у дорнийского лорда Фаулера есть шут-карлик, на Перстах служит карлик-мейстер и среди Молчаливых Сестер тоже есть карлица, но у него не было ни малейшего желания знакомиться с ними. Доходили до него и менее достоверные слухи: о карлице-ведьме, будто бы живущей на холме в речных землях, и маленькой шлюхе из Королевской Гавани, блудящей будто бы с кобелями. Сестрица, сообщив ему о последней, посоветовала заодно найти себе течную суку и попробовать самому. На вежливый вопрос, не себя ли сестра имеет в виду, она и плеснула в него вином — да не белым, как это, а красным. Тирион протер глаза рукавом.

Пенни он больше не видел до самого шторма.

Воздух в тот день был тяжел, а тучи на западе пламенели, как знамя Ланнистеров. Матросы задраивали люки, очищали палубу, сновали по вантам и закрепляли все, что еще не было закреплено.

— Злой ветер идет, — бросил кто-то. — Шел бы ты вниз, Безносый.

Тириону вспомнился шторм, который он перенес в Узком море. Палуба из-под ног уходит, корабль трещит, во рту вкус вина и рвоты.

— Безносый останется наверху. — Если богам угодно прибрать его, он уж лучше утонет, чем захлебнется собственной рвотой.

Парус, колыхавшийся, как мех большого спящего зверя, внезапно надулся, и все взоры на корабле обратились к нему.

Ветер подхватил судно, сбил с курса. Тучи зловеще громоздились на красном небе. В середине утра на западе сверкнула молния и прокатился гром. Сильно подросшие волны били и швыряли «Вонючего стюарда». Тирион, чтобы не мешать убиравшим парус матросам, засел на баке, подставил лицо дождю. Когг, вставая на дыбы яростнее всякой верховой лошади, взбирался на валы и скатывался во впадины между ними. Удары сотрясали карлика до костей, но здесь все равно было лучше, чем в душной каюте.

Шторм унялся только к вечеру. Тирион промок насквозь, но чуть ли не ликовал. Его восторг достиг апогея, когда он нашел вдрызг пьяного Мормонта в луже блевотины на полу их каюты.

После ужина он задержался на камбузе и опрокинул несколько чарок рома с коком, здоровенным неотесанным волантинцем. На общем тот знал лишь одно слово, да и то непристойное, но в кайвассу играл отменно, особенно выпивши. Из трех партий, сыгранных ими в ту ночь, Тирион выиграл первую и проиграл две других. После этого он решил, что с него хватит, и снова вылез на палубу проветрить голову от слонов и от рома.

Пенни, стоя на месте сира Джораха у носовой фигуры, смотрела в темное море. Сзади она казалась совсем маленькой и хрупкой, будто дитя.

Тирион хотел уйти, чтобы не мешать ей, но она уже обернулась, услышав его шаги.

— Хутор Хилл.

— Можно и так. — Оба они знали, что это имя не настоящее. — Если хочешь, я уйду.

— Не надо. — Несмотря на бледность и грусть, плакать она, кажется, перестала. — Извини, что вином тебя облила. Моего брата и бедного старика из Тироша в самом деле убил не ты.

— Я тоже был причастен, хотя и не ведал о том.

— Я так скучаю по брату…

— Вполне понятно. — «Считай, что тебе повезло, — подумал Тирион, вспомнив Джейме. — Он не успел предать тебя перед смертью».

— Я думала, что хочу умереть, но сегодня, когда корабль чуть не пошел ко дну…

— Ты поняла, что все-таки хочешь жить. — Он тоже через это прошел — вот у них и нашлось нечто общее.

Улыбалась она неохотно из-за неровных зубов, но теперь улыбнулась.

— Ты правда сварил суп из певца?

— Я? Нет. Повар из меня никудышный.

Пенни хихикнула и вновь стала юной — ей было никак не больше девятнадцати лет.

— Что он такого сделал, этот певец?

— Сложил про меня песню. — «Там ждала она, его тайный клад, наслажденье его и позор. И он отдал бы замок и цепь свою за улыбку и нежный взор». Почему эти слова не оставляют его в покое? «Золотые руки всегда холодны, а женские горячи…»

— Такая плохая песня была?

— Не то чтобы. Не «Рейны из Кастамере», однако…

— Послушать бы.

— Ну нет, — засмеялся он. — Петь я не стану.

— Мать когда-то пела нам с братом. Говорила, что голос тут не нужен, лишь бы песня была хорошая.

— Она тоже была…

— Маленькой? Нет, маленьким был отец. Дед его в три года продал работорговцу, но он вырос, стал знаменитым скоморохом и выкупился. Объехал все Вольные Города и Вестерос тоже. В Староместе его прозвали Фасолькой.