Читать книгу "Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева"

В то самое время, когда княгиня сожгла «фривольные» гравюры, она на академические деньги и для академической лавки купила тысячу экземпляров «Душеньки» старого друга Богдановича – поэмы, далеко не во всем пристойной{874}.

Еще раз убедимся: Дашкова была очень пристрастна. Конфликты в академическом окружении оказались не менее часты и не менее остры, чем при дворе. Самый громкий был связан с именем адъюнкта В.Ф. Зуева, ученика П.С. Палласа. Молодой ученый с опозданием представил журналы своей экспедиции. Княгиня, зная, что Зуев занимается дополнительной работой вне стен ее учреждения, сочла задержку результатом побочных заработков и объявила об увольнении сотрудника «для примеру другим». Ее резолюция гласила: «Невозможно предположить, чтобы подчиненные… могли располагать своим временем без позволения… и поступать на службу в другие департаменты… Однако господин адъюнкт Зуев уже давно в этом провинился»{875}. Зуев имел наглость ответить, что служит «в моем отечестве больше из чести, чем из денег».

Знакомая история. Между тем адъюнкт не делал ничего недозволенного, его официально привлекли к преподаванию «естественной истории» в Комиссии народных училищ, где готовили будущих педагогов для школ. В 1783 г. Зуеву положили жалованье размером 400 рублей, до этого адъюнкт откровенно бедствовал.

Он происходил из крестьян Тверской губернии, окончил гимназию при Академии наук, стажировался у Палласа, который взял его в шестилетнюю экспедицию по Сибири и быстро стал поручать самостоятельные исследования. Зимой 1771 г. Зуев с отрядом казаков прошел от Челябинска до Карской губы. Через год – спустился по Енисею до Северного моря. За успехи Академия направила юношу стажироваться в Лейденском и Страсбургском университетах, где тот защитил диссертацию. А после возвращения – работать в Кунсткамеру. Бывший директор Домашнев, поддерживавший с Палласом теплые отношения, помогал Зуеву. По его инициативе и отчасти на его средства молодой ученый был отправлен в очередную экспедицию – на юг России, в только что отошедшие к империи земли. Конференция Академии не поддержала эту идею, и на половине дороги Зуев остался без денег. Тем не менее он выкрутился, занимал, где мог, привез в Петербург большую коллекцию семян, 89 сосудов с рыбами Днепра, Черного и Мраморного морей, карты городов, гербарии, коллекции кораллов, описания степных курганов и зарисовки каменных баб. Эту экспедицию Дашкова назвала «нелепой».

По возвращении Конференция затребовала от ученого счета и пришла к выводу, что он перерасходовал 159 руб., которые решено было взыскать из его жалованья. Последнее и так выплачивали только в половинном размере, удерживая за обучение в Германии. Между тем на поездку по югу страны пошло 1640 руб., а сама Академия вручила Зуеву только 300. Естествоиспытатель оказался в долгах как в шелках и до 1783 г., пока не был принят в Главное народное училище, не знал, чем их отдавать.

К этому времени Домашнев перестал быть директором. Дашкова же оказалась ревнивым начальником и любила совместителей. Заступничество Палласа еще больше возбудило ее против Зуева. Директор подозревала академика в создании дублетных минералогических коллекций и продаже части экземпляров за границу. Этот «безнравственный, беспринципный и корыстный человек»{876} был особенно неприятен тем, что мог дать императрице дополнительные сведения о жизни Академии. Кроме того, Паллас и Зуев, какими бы яркими самостоятельными учеными ни являлись, некогда пользовались протекцией Домашнева.

Реальность входила в противоречие с заявленными принципами: «Первейшей своей обязанностью ставлю процветание Академии и беспристрастие к ее членам, таланты которых будут служить единственным мерилом для моего уважения»{877}. Паллас попытался защитить ученика. К нему присоединились остальные академики. Княгиня не пожелала отменить решение. Тогда географ обратился к императрице, которая и распорядилась восстановить Зуева на службе.

Казалось, конфликт исчерпан. Но приведенная история показывает одну из причин, по которым Екатерина II избегала общества княгини. Все знали, что грешники Орловы не мстят врагам. Всесильный Потемкин среди моря соблазнов подчеркнуто благотворит неприятелям. А Дашкова с ее высокими принципами, по словам брата Семена, преследует мнимых врагов даже после смерти.

Наша героиня не могла быть довольна решением старой подруги вернуть Зуева, но ей пришлось смириться. Когда в октябре 1784 г. возник спор между адъюнктами и академиками, княгиня встала на сторону молодых ученых. Конференция приняла решение не рассматривать трудов адъюнктов без предварительного рецензирования и одобрения академиков. Но Екатерина Романовна, вернувшись из длительного отпуска, отменила этот вердикт. «Слава часто бывает единственной наградой для труженика науки, – писала она. – Зачем же посягать на его достояние?» Решение в целом правильное. Старые ученые, основатели целых школ, склонны, встречая несогласие учеников, отказывать им в праве на публикацию и тем объективно тормозить науку. Но у конфликта была и иная сторона: после прошлогодней истории с Зуевым, княгиня унизила академиков и поддержала молодых сотрудников, надеясь в будущем опереться на них.

Еще один спор был связан с закрытием старой химической лаборатории. Дашкова считала ее ненужной, а здание, вероятно, решила сдавать. Ученые, напротив, ополчились на директора, утверждая, что без лаборатории не обойдутся. Столкновение достигло такой остроты, что у Екатерины Романовны не выдержали нервы – она предложила голосование по вопросу о доверии директору. Это был беспрецедентный шаг. Княгиню назначили указом императрицы, и указом же она могла быть снята. Но, если бы академики выразили ей недоверие, Дашкова написала бы прошение об отставке. Из всего собрания лишь двое – П.С. Паллас и А.И. Лексель – проголосовали против княгини. Один был недоволен историей с Зуевым, другой хотел прибавки к жалованью. Лабораторию пришлось оставить. Но Дашкова выиграла, продемонстрировав поддержку большинства.

Была ли это истерика? Да, вероятно. Но даже своим взрывным темпераментом княгиня красила новую должность. Ее предшественники – люди хоть и образованные, но без полета – тлели, а не горели. Наша же героиня буквально искрила. Ей действительно хотелось, чтобы науки пустили корни в мерзлой петербургской почве. Постепенно воз сдвинулся с места и пошел в гору.

По инициативе Дашковой Академия выпустила полное издание сочинений М.В. Ломоносова, пятое и шестое издание его «Российской грамматики» и три издания «Краткого руководства к красноречию». Вторым изданием вышло «Описание земли Камчатки» П.С. Крашенинникова, продолжали публиковаться «Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства» И.И. Лепехина. В переводе на русский язык появилось многотомное сочинение Ж.Л. Бюффона «Всеобщая и частная естественная история» – одно из самых популярных научных произведений того времени. Десятитомный труд «Зрелище природы и художеств» с 480 гравюрами представлял собой род энциклопедии, переведенной с немецкого и предназначенной для широкого круга читателей. За время директорства Дашковой четырежды переиздавались «Письма о разных физических и философических материях» любимого ею Леонарда Эйлера. Велась подготовка к зданию атласов, возникли новые журналы. Буквально за год Академия встряхнулась от сна – это был блестящий результат.