Читать книгу "Жилец - Михаил Холмогоров"

– Это ты ловлю совслужащих по кинотеатрам и парикмахерским называешь порядком?

– Да, и ловлю тоже. Производительность труда за месяц повысилась на два процента. По стране это очень много.

– Что-то уж бесславно закатилась эта акция. То бездельничали на улице, а теперь в запертых конторах. Только быт людям усложнили. По мне, так уж лучше Леонид Ильич покойный в свои последние годы – если б не Афганистан, можно было б и райскими их назвать. Ни во что не лез, знай только ордена на грудь навешивал. Я б ему и Андрея Первозванного пожаловал, только б пожил подольше в своем полусне.

– А народ распустился. Люди черт-те что стали себе позволять.

– Да ничего особенного. Просто народ, как церковь, отделился от государства и зажил своей жизнью.

– Как отделился, так и примкнет. Уже примыкает. В стране идет обновление. Эх, мне бы лет эдак тридцать сбросить! Золотые времена настают, а я, увы, отставной козы барабанщик!

– Да чем же золотые? Что изменилось?

– Все. Юрий Владимирович всерьез взялся за всякое ворье. В партии идет обновление: на смену погрязшим в коррупции придут честные коммунисты…

– Люциан! Когда это ты последний раз видел честного коммуниста? Если это не полный идиот, верующий каждому газетному слову. Но такие, кажется, давно повывелись.

– В КГБ всегда были честные коммунисты. У нас особый кадровый отбор. И корыстолюбцев вычищаем из своих рядов беспощадно. Даже с генеральскими погонами. В подробности цвигунского дела вдаваться не буду, небось и сам наслышан.

– В ваши годы, любезный генерал, можно было бы понять, что во все времена и во всех государствах тайная полиция, в отличие от исполнительной, свободна от этого жалкого порока. Во-первых, вы укутаны льготами и спецпайками по самые уши и ни в чем материальном, в какой бы нищете ни пребывало население всей страны, нужды не испытываете. И соблазнов, в отличие от милиционеров, для вас нет. Вы против кого стоите? Мировых разведок вне страны и нищих правдоискателей внутри. Что возьмешь с академика Сахарова или с безработного инженера? Это тебе не директор Елисеевского.

– Вот за директора Елисеевского мы и взялись. И не завидую ему, ох как не завидую!

– А кто торговать будет? Тебя послушать, так честные только в вашей конторе и остались. Если можно убийцу и провокатора назвать честным человеком.

– Противник не дает нам иных средств борьбы с ним. Сейчас я убежден в этом как никогда.

– А что, были моменты сомнений?

– Да. Были. В середине тридцатых явь превратилась в кровавый тифозный бред, сны перемешались с буднями, они были беспокойны, по сотне раз просыпался в холодном поту – куда мы катимся? что мы вытворяем? И в пятьдесят третьем пришлось задуматься. Но сейчас, сейчас я вижу – моя жизнь оправдана. Зло, которому я служил, но злом все равно считал, обернулось великим благом. Диалектика.

– Как бы с вашей диалектикой страну не потерять. По мне, последний вор все ж лучше благородного убийцы с умным видом и в затемненных очках. Щит и меч – всего лишь инструменты власти. А власти нужна голова. Особенно в такой запущенной стране, как Советский Союз.

– Чем же тебе Андропов не голова? После Дзержинского органы не знали столь умного и порядочного руководителя.

– Я, знаешь, не в восторге от работы ваших органов. С безоружной интеллигенцией воевать большого ума не надо. Ну ладно, сочтем его за порядочного, что он, мол, задание глупой партии во главе с глупым Брежневым исполнял. Но что ж он сейчас-то не поумнел? Все легенды распространяли, будто поэзию любит, запретную Цветаеву под подушкой читает… А цензуру учинил такую, какой со сталинских времен не помнят. Про аресты ворья пишут, а когда весной с обысками и арестами по столичным квартирам ваш смерч прошел, помалкивают.

– Распустили языки! Много позволять себе стали.

– Интеллигентный человек только одно может себе позволить: правду сказать. Ничего у твоего Андропова не выйдет! Не верю я вашему вождю – одни ржавые лозунги в голове.

– Ну не скажи. Я был приглашен на встречу Генерального со старыми большевиками, – Лисюцкий, прожженный циник и вроде бы не последний дурак, зарделся от гордости, – там Юрий Владимирович оч-чень, доложу тебе, дельно выступал.

– Да видел я это позорище. По телевизору показывали. Собрал маразматиков советоваться, как молодежь воспитать. Будто эти брюзги, одной ногой в могиле, хоть малейшее представление имеют, что у внуков-правнуков в голове творится. А страна в разрухе. В магазинах как не было, так и нет ни черта, в наши универсамы из Ярославля да Костромы целыми автобусами налетают.

– Ничего, дисциплинку подтянем, все будет.

– Одной дисциплиной не возьмешь.

– Потерпи, все войдет в берега.

– Нет. Уже не войдет. Ты сам сказал: обновление идет. Брежнев оставил страну в таком состоянии, что от любого движения все расползется. Начали борьбу за честную партию, так вы и партию потеряете. А с ней и все остальное. И пресловутые хлопковые дела добром не кончатся. Только басмачи к Советам притерпелись, вы опять палкой по Средней Азии шуруете – как бы не дошуроваться. Восток – дело тонкое.

– У нас и на Восток сил достанет. Главное – встряхнуть страну, очистить от всякой мрази, выдвинуть умных, честных, энергичных…

– Где вы их возьмете? Для умных и честных у вас лагеря да психушки, а для энергичных – ОБХСС.

– Найдем. Только бы у Юрия Владимировича здоровья и сил хватило. Вот за это и выпьем.

– Пей. Только я не могу. Я уж лучше за твоих деток выпью. У тебя есть дети?

Руки у старого чекиста задрожали, водка выплеснулась на салат, и рюмка выпала из ослабших пальцев. Правда, не разбилась.

– Вам плохо?

– Нет-нет, обойдется. – Лисюцкий сделал глубокий вдох, еще один. Бледность отступила с лица, но вид был негеройский. – Ладно, Фелицианов, раз начали с откровенностей, отвечу. Была. Была у меня дочь.

Хоть и враг, а жалко. По-человечески жаль.

– Что, скончалась?

– Хуже, Фелицианов, хуже. Живет и здравствует. Только не здесь – в Америке сраной. У-у, Штейново отродье, диссидентская сволочь. Мягко, слишком уж мягко мы с ними. Штейнов сынок увез мою дочь.

– Постой, постой, это для меня новость. Выходит, сын Штейна – муж твоей дочери? Отец хотел его Марксом назвать – родня не дала, очень тогда досадовал. Хорош Маркс! И весь этот сюжетец хорош. Династический брак в органах безопасности с таким финалом. Детки чекистов – и в эмиграцию. Вот за что люблю русскую историю – горазда она на такие курбеты. А ты что, ничего не мог сделать? С твоими-то связями?

– Пытался. Полгода он у меня в отказниках болтался, а больше – не мог. В Конторе приняли решение отпустить. И тут уж я был бессилен. Серьезных дел за ним не было – так, самиздат кой-какой, болтовня с антисоветским душком. Но он в школе для одаренных физиков преподавал. Растлевал юных умников. Решили убрать из страны. Но ничего, я ему хорошие проводы устроил. Долго помнить будет. Он ведь, сукин сын, все жертвой сталинского режима себя почитал – сын репрессированного коммуниста-ленинца. Ну я ему и рассказал напоследок, какой у него папаша был коммунист-ленинец. И про твои перипетии рассказал, и про Панина, и как в Петроград ездил на дело Таганцева, местных чекистов учить уму-разуму. Я ведь ему и кое-какие документы предъявил. Очень этот Марксик, как ты кстати вспомнил, бледный вид имел, прослышав про папашины художества. Будто я с него скальп содрал.