Читать книгу "Выбор наместницы - Вера Школьникова"

В отличие от величественного Дома Феникса, резиденция ордена Алеон на первый взгляд не представляла ничего особенного — длинное двухэтажное здание с двумя флигелями, по всему фасаду — широкие окна, завешенные прозрачной синей кисеей. Перед домом — мощеная площадка, весной на нее выставляли огромные горшки с диковинными цветами, позади — сад, днем в нем играли ученицы в промежутках между занятиями, а вечерами неторопливо прогуливались старшие сестры. Казалось, что белые ведьмы ничего не скрывают от жителей города, и если внушительная цитадель огненных магов вызывала у горожан страх, то на резиденцию белых сестер просто не обращали внимания, разве что в разгар лета приходили полюбоваться цветами, да и то — редко. Жители города Сурема обычно были слишком заняты делами насущными, чтобы находить время на приятные глазу излишества. Мало кто помимо обитательниц этого дома знал, что почтенные горожане созерцают лишь малую часть обиталища белых ведьм. Еще четыре этажа прятались под землей: библиотека, казна, собрание редкостей со всего света, винные погреба, хранилище, заполненное продуктами на случай осады, свой подземный колодец — белые сестры отличались завидной предусмотрительностью. И, в самом низу, под тяжестью всего здания — подземная тюрьма. Во времена строительства, почти тысячу лет назад, то ли ведьмы отличались большей злопамятностью, то ли врагов у ордена было не в пример больше — сейчас почти все камеры пустовали, и не только Илана, но и старейшие из сестер не могли припомнить, когда дело обстояло иначе. Камерами пугали нерадивых учениц, а порой и действительно наказывали — нескольких часов в полной темноте под землей было достаточно, чтобы пробудить прилежание в самой отъявленной лентяйке. В одну из этих камер две недели назад посадили Эрну, и Илана не сомневалась, что ее бывшая сестра с радостью ответит на все вопросы, лишь бы снова увидеть солнечный свет, не говоря уже о дочери. Матовые светильники на стенах за десять шагов распознавали Илану и освещали ей дорогу ровным белым светом. Будь Эрна по-прежнему ведьмой, ей бы не пришлось сидеть в темноте. Илана зло усмехнулась: через семь лет, или через семьдесят семь — орден всегда возьмет свое. Эрне стоило бы об этом помнить. В отличие от некоторых сестер, Илана никогда не завидовала преступившим устав, она была вполне довольна своей судьбой и своей силой. Не зависть заставляла ее ненавидеть бывших сестер, а гнев — они посмели бросить вызов могуществу ордена! Посмели отвергнуть все, что орден великодушно дал им, предали свою единственную подлинную семью, ибо что значат узы крови перед узами силы? Илана не помнила лица своей матери, ее голоса — орден был для нее всем. Даже став магистром, она не захотела узнать, кто ее настоящие родители, какое имя дали ей при рождении; она была сестрой Иланой, магистром ордена Алеон, и жизнь ее началась в тот момент, когда она переступила порог этого дома. И теперь, когда она видела, что другие избранные, кого она считала сестрами по духу и силе, позволяют себе отвергнуть все, что составляло смысл ее жизни — гнев полноводьем захватывал разум. Но тайна, окружавшая Эрну, надежно защищала ее от гнева Иланы. Магистр должна узнать, зачем маленькая ведьма и ее девчонка понадобились Иру. Тяжелая дверь скользнула в стену, пропуская Илану в камеру, под потолком вспыхнул светильник. Эрна со стоном закрыла глаза руками — после двух недель темноты даже ровный матовый свет разрывал глаза дикой болью. Илана терпеливо ждала, с высоты своего роста пристально разглядывая сжавшуюся в углу камеры женщину. Серая дерюжка платья сливалась со стеной, на шее поблескивал металлический ошейник — знак рабства. В империи уже давно отменили не только рабство, но и крепостное право, но внутри ордена был только один закон — устав. И пока белые ведьмы применяли свой устав исключительно внутри ордена, империя не вмешивалась. Илана продолжала ждать, пока Эрна вспомнит, кто она теперь и кто стоит перед нею. Бывшая ведьма, наконец, осмелилась отнять ладони от лица, моргнула несколько раз, смахивая выступившие слезы, убедилась, что глаза привыкли к свету, вышла на середину камеры, опустилась на колени и низко склонила голову. Илана удовлетворенно кивнула — ослушница знала свое место, или понимала, что бесполезно сопротивляться — никто не придет на помощь.

— Я позволяю тебе отвечать на мои вопросы, безымянная. Кто отец твоей дочери? — Илана знала ответ и так, но мало ли — разные случаются чудеса.

— Ланлосс Айрэ, госпожа, — тихо, почти беззвучно ответила Эрна. Она ведь тоже знала, что Илане уже все известно.

— Ты потеряла силу после того, как вступила в запретную связь? — Этот вопрос тоже задавался в силу традиции.

— Нет, госпожа.

Илана подняла брови:

— Как же?

— Я потеряла силу, исполнив ваше распоряжение. Тот уговор с графом Инхор, о проклятии.

— Почему ты не доложила об этом в орден, как велит устав?

— Я хотела, госпожа, но потом…

— Потом ты испугалась.

— Потом я полюбила, — и это было сказано твердым, отчетливым голосом, из которого как по волшебству исчезла усталая покорность.

— Кто знал о вашей связи?

— Воины из дружины графа.

— Подумай как следует.

— Мы скрывали ото всех. В деревне думали, что я удочерила девочку.

Илана знала, что Эрна говорит правду — белая ведьма сразу бы почувствовала ложь. Да и какой смысл лгать — никакого наказания за недонесение не предусмотрено. Никто, кроме сестер, не обязан блюсти честь ордена. Илана еще раз посмотрела на Эрну — держится-то она спокойно, словно заранее смирилась с судьбой, но Илана видит и затаенный страх, и усмиренный гнев, и ничем не оправданную надежду. Ну что ж, надежду стоит подкормить, пусть поверит, что все еще может обойтись к лучшему, Илана оставила холодную строгость, в ее голосе появилась заинтересованность:

— У твоей дочери есть сила, Эрна.

— Да, госпожа, — Эрна подняла голову и первый раз посмотрела Илане в глаза.

— Ты можешь подняться с колен, Эрна. Я хочу поговорить с тобой о твоей дочери. Она необычная девочка.

Эрна медленно поднялась:

— Она еще ребенок!

— Полно, я не желаю ей зла. Она — одна из нас, так же, как была ты сама. Я хочу помочь ей. Нельзя оставлять ребенка наедине с могуществом. О чем ты думала, когда скрывала девочку от ордена? Ты ведь уже ничему не могла научить ее!

— Это началось не так давно, прошлой весной, я думала, что еще есть время.

— С прошлой весны… она продвинулась на удивление далеко, словно ей кто-то показывал путь. А как давно она считает, что будет наместницей, и почему?

Эрна сцепила пальцы в замок, сжала их до боли:

— Это началось еще раньше, госпожа. Поверьте, ни я, ни ее отец ничего подобного и в мыслях не имели. Просто однажды она сказала, что будет наместницей, и так убежденно… я побоялась спорить, — она не скрывала свою боль, боль матери, столкнувшейся с неизлечимой болезнью единственного ребенка, — от этого не было никакого вреда, детские фантазии, многие девочки мечтают стать наместницей, когда вырастут, — но голосу не хватало убежденности. Эрна понимала разницу между обычными фантазиями и одержимостью, и сейчас пыталась доказать Илане то, во что так и не смогла поверить сама.