Читать книгу "Земля имеет форму чемодана - Владимир Орлов"

Итак, по поводу аскезы в Куропёлкине установилась ясность.

Как, впрочем, и по поводу отшельничества.

Желание удалиться от людей в нём обострилось, и отменять его Куропёлкин не собирался. Ну, не аскет, ну, нет нужды изнурять организм вонючими веригами с гвоздями-телодралами, ну, придётся жить в обнимку с тюбиками и в комфорте изобилия карманных отсеков комбинезона и штанов Вассермана, но он останется один! Один! А когда иссякнут подачки устроителей экспедиции, он найдёт способы существования и в самых погибельных условиях таёжных дебрей.

Тогда и возникло у Куропёлкина жёсткое и неотменяемое намерение освободиться от опеки Башмака (или того, кто Башмаком управляет). Никакая опёка, пусть даже лиц, доброжелательных к нему и его судьбе, была сейчас для Куропёлкина и его свобод неприемлема.

Надо было исследовать здешние места и найти укрытия, в какие приход Башмака был бы невозможен.

Но это не сейчас, не сразу, а после того, как он, Куропёлкин, привыкнет к жизни в палатке.

378

Антон Васильевич Шаронов вернулся из Тарусы ради занятий с набранными им в июле студентами.

Бранился, басил свирепо, переходил на слова, свойственные скорее и не живописцам, а малярам и штукатурам:

— Никакой культуры! Ни о чём не знают! До чего мы докатились! Что им Джотто, что им Караваджо! Оказывается, что Джотто и Караваджо — одной школы и одного поколения! Малевич, по их понятиям, племянник Шагала. Петров-Водкин — тоже племянник, потому, как и Шагал, обожал селёдку. «Чёрный квадрат» Малевича — прежде всего манифест, объявивший о конце искусств. Ну, это они наслышались утверждений кинодеятеля, чья жена объясняет народу, как надо готовить итальянскую лапшу. Будто «Чёрный квадрат» не был всего лишь элементом декораций к дачной опере Матюшина на слова Кручёных «Победа над солнцем», и вместе с ним стояли на сцене другие квадраты. Но тут же вскричали толкователи о якобы манифесте! И при этом всё прекрасно знают, от кого понесла какая-то Жудковская и когда она родит! И ведь есть среди новеньких ребята талантливые. Но, похоже, очень скоро они смогут потверждать в документах свои личности лишь крестиками!

— Не горячись, Антон! — пытался я успокоить Шаронова. — Неужели до тебя не дошло, в каком государстве мы живём?

— Ну, и в каком?

— В неведомом государстве, в тридесятом царстве Бабы ЕГЭ…

— А-а-а! — махнул рукой Шаронов. — Брось эти шуточки!

— Я тоже пришёл в ужас от безграмотности своих абитуриентов, — сказал я, — и всё же я знаю, что из нескольких ребят выйдет толк.

Сидели мы в мастерской Шаронова на Верхней Масловке. Употребляли, закусывали, поджидали обещавшего подойти Константина.

Сразу с интересующими меня вопросами к Константину я приставать не стал. Принялись говорить о культурных ценностях. Впрочем, они не слишком занимали технаря Константина.

Тогда я и позволил себе спросить его:

— Ну, и где же наш геонавт Куропёлкин? Три месяца прошло со Старта его путешествия.

Константил развёл руками. Потом сказал:

— Существует официальное заявление. Куропёлкин продолжает исследовательские работы.

— И всё?

— И всё, — кивнул Шаронов-младший. — Ну, и ещё, об этом и вы могли прочитать, снаряжение и питательные запасы, отпущенные геонавту, позволяют ему продолжать исследования в течение длительного срока. Более ни к каким откровениям я не допущен.

— Угу, — пробормотал я. — А сам-то что думаешь?

— То же, дядя Володя, что и вы.

— А что я думаю? — поинтересовался я.

— А где же наш удалой Пробиватель? — разъяснил Константин. — Думаете, не случилось ли чего с ним? Не начать ли ставить ему памятники? Полагаю, что до памятников дело ещё не дошло. Пока он есть и живой. Но только застрял в каких-нибудь ловушках и не может из них выбраться. А пособить ему средств нет. Либо ему так обрыдли навязываемые ему Пробивания, что он посчитал от них устраниться и проживает сейчас в приятном ему затворе. Однако наиболее устойчивое и охватившее публику мнение такое. Мол, на самом же деле найден способ доставки Куропёлкина прямо к кратеру Бубукина, вот теперь его туда и доставляют, а некая благородных устремлений дама вызвалась обеспечивать сюрпризный проект фамильными средствами, и их вроде бы хватает…

— Баборыба, что ли? — взволновался я.

— Какая ещё Баборыба? — удивился Костик.

— Ну, та, которую отловил в подземном реликтовом водоёме профессор Удочкин.

— Эй вы, бездуховные бездельники! — загромыхал Шаронов-старший. — А ну, назад к самобранке! Разливаю! Хочу Баборыбу по-монастырски! Из «Астории» на Тверской! Каких она пород, из лососёвых или из осетровых? Если из осетровых, то лучше приготовьте севрюгу!

— Ты, дед, охальник и крикун, — заявил Константин. — Наша Баборыба — не сёмга и не севрюга. Она женщина.

— Так бы сразу и сказали, — утихнул Шаронов. — Женщину я жрать не буду. Ещё вырвет. Моё дело воспевать красоту женщины. Небось и ваша Баборыба хороша, как Венера Веронезе. Ты, шалопай, видел её?

— Нет, — сказал Костик. — Её никто не видел. Правда, есть папарацци, утверждающие, что и видели, и сняли её, и что живот у неё за три месяца прилично округлился! Вот, смотрите, — и он достал из внутреннего кармана фотографию.

— Смазливая девица, — заключил Шаронов-старший. — И тело у неё, вижу, отменное. Завтра же начну мазать «Баборыба в кратере Бубукина». Холст на большой подрамник у меня уже натянут.

Шаронов обычно или «мазал» или «красил». Но не мазал и не красил. Полотна его висели и в Третьяковке, и в Русском музее, в коллекциях именитых собраний, и уважительно стоили на аукционах «Сотби». Меня он тут же пожелал пригласить в консультанты.

— Расскажи мне о подробностях кратера Бубукина. Сможешь?

— Конечно, смогу! — нагло заявил я. — Но не сейчас, а завтра.

— Это разумно, — согласился Шаронов.

Константину наш обмен репликами с его знаменитым отцом не понравился. Мы болтали о чепухе, а его волновали проблемы космологические. Шаронов-старший сейчас же принялся на трапезных салфетках, белых, с тиснением, создавать наброски будущего полотна и рисовал теперь кратер Бубукина, о котором понятия не имел. Как и я. Константин же явно хотел, чтобы я высказал ещё одни, новые, соображения или сомнения, какие бесспорно томили и его.

И я не удержался:

— Если, предположим, Куропёлкин находится в своём затворе, как ты сказал, но есть — ГЛОНАСС, есть какие-то чуткие следители, им-то из космоса доступно разглядеть и рост василька в ржаном поле, и почёсывание уставшего к вечеру рыжего муравья. И даже его, муравья, занятия любовью с тлёй на смородиновом листе в саду флейтиста Садовникова. Отчего же им не знать, где нынче и чем занимается геонавт Куропёлкин?