Читать книгу "При реках Вавилонских - Нельсон Демилль"

– Вам сообщение.

Он протянул ей сложенный вдвое листок.

Какое-то время Мириам непонимающе смотрела на листок, потом взяла его и развернула. Одна-единственная написанная карандашом строчка.

Я люблю тебя. Тедди.

– Ответ будет?

Она вытерла глаза, вздохнула и, поколебавшись, покачала головой:

– Нет. Спасибо.

Удивленный молодой человек пожал плечами и, не сказав больше ни слова, удалился.

Мириам снова посмотрела на записку, потом свернула ее и спрятала в карман. Пальцы наткнулись на серебряную звезду, которую подарил ей Хоснер. Она вытащила руку из кармана. Прежде чем дать ответ Тедди Ласкову, нужно прояснить кое-что для себя.

* * *

Тедди Ласков совершил последний круг над Вавилоном. Там, внизу, все казалось спокойным. Все утихло. Уснуло. Никакого движения. Только ветер поднимал пыль над древними руинами, да какой-то старик, ехавший через равнину на осле, смотрел в небо. Огромный бело-голубой «конкорд» лежал у земляной пристани возле самого берега Евфрата.

На взгляд Ласкова, самолет никак не вписывался в этот унылый, застывший пейзаж. Новейший лайнер и деревня Умма как бы представляли собой две кульминации более чем двадцатипятивекового раздельного существования. И все же их что-то объединяло.

Ласков развернулся и взял курс на запад, подальше от «колыбели цивилизации», подальше от земли Плена, подальше от пустыни Шамийя – назад, в Иерусалим.

Через несколько минут он поравнялся с двумя «Си-130».

Мириам не ответила на его публичное признание в любви, и Ласков чувствовал себя немного идиотом, но люди на борту заслужили уважения и поддержки. Он сбросил скорость и, проходя мимо транспорта, помахал рукой.

Из всех иллюминаторов «Си-130» ему замахали в ответ.

Мириам Бернштейн, поборов неловкость, присоединилась к тем, кто, сгрудившись у иллюминаторов, приветствовал «Ф-14». Затем она вернулась на свое место, опустилась на пол и мгновенно уснула. Давид Беккер укрыл ее одеялом.

Ласков недолго занимался воздушной акробатикой и, быстро набрав высоту, устремился вперед. Когда они приземлятся, он будет встречать их, усталых, грязных, еще не стряхнувших с себя вавилонскую пыль, в аэропорту, свежевыбритый, принявший душ и в чистой одежде. В современном мире все меняется так невероятно быстро. В небе можно ориентироваться хотя бы на Полярную звезду, а вот на земле такой стабильности уже не осталось.

Интересно, изменилась ли Мириам? Нет. Только не Мириам. Она всегда была такой твердой, такой постоянной, почти безразличной. Поначалу, конечно, не избежать отстраненности и отчужденности, которые нередко возникают между любовниками после разлуки, но потом все станет на свои места.

Ласков устремился в стратосферу, не имея на то иной причины, как только чтобы увидеть плавный изгиб земли и вечные звезды на черном небе. Чем выше, тем яснее перспективы.

Вавилон.

Иерусалим.

Бог.

Мириам Бернштейн.

Все станет на свои места в холодной безвоздушной пустыне. Он все решит еще до того, как увидит шпили и купола Иерусалима.

* * *

В Нью-Йорке было десять часов вечера. Арабская и израильская делегации в здании Организации Объединенных Наций. Сообщения из Багдада и Иерусалима поступали через каждые пятнадцать минут. Последние новости, принесенные телетайпом, вселяли надежду.

Кто-то открыл бутылку арака, и она пошла по кругу. Разговоров было немного, но по мере того, как спадала напряженность, в зале стала ощущаться атмосфера уверенности и дружелюбия. Делегации потянулись друг к другу. Какой-то арабский делегат предложил тост, и вскоре все уже поднимали тосты, а арак и сладкое вино потекли если не рекой, то широким ручьем.

Сол Эзер, постоянный представитель Израиля при ООН, подумал, что никогда еще не видел ничего подобного. Что ж, прибывающие в ближайшее время делегаты ступят на хорошо подготовленную почву. Он тихонько поднялся и вышел в соседний офис, где имелся телефон, чтобы перезаказать места в одном отеле в центре города.

* * *

Шер-яшуб проводил взглядом самолет и повернул осла на восток, чтобы вернуться домой, в Умму. То, что случилось здесь, странным образом нарушило неторопливую, почти застывшую жизнь Междуречья.

Эпизод.

Одни вернулись из Вавилона на землю предков, другие предпочли остаться. Наверное, думал Шер-яшуб, в Иерусалиме будет большой праздник. А вот для Уммы наступило время неопределенности. Что ж, если даже не уцелеет община Уммы, останутся общины в Хиллахе и Багдаде. И даже если исчезнут они, устоит Иерусалим или какой-то другой город. Когда-нибудь Господь прекратит испытывать Своих детей, и тогда все разрозненные племена возвратятся в Землю Обетованную, твердо зная, что необходимости в существовании Диаспоры за пределами Сиона уже нет, что их кровь не умрет, что их народ выживет.

Солнце вставало над холмами Вавилона. Шер-яшуб поднял голову и запел сильным, чистым голосом, раскатившимся над долиной Евфрата и долетевшим до руин Вавилона:

И соберу остаток стада Моего

из всех стран, куда я изгнал их,

и возвращу их во дворы их;

и будут плодиться и размножаться.

И поставлю над ними пастырей,

которые будут пасти их,

и они уже не будут бояться и пугаться,

и не будут теряться, –

говорит Господь.