Читать книгу "Изгнание владыки - Григорий Адамов"

— Товарищ начальник строительства, — сказал он, — в магнитном поле заграждения появилось небольшое надводное судно. Шло малым ходом, волочило на глубине ста метров рыболовный трал. Я пустил направленный ток и остановил машину судна. Послал к нему наряд для проверки документов.

— Странно, — произнес Гуревич. — Какой тут сейчас промысел?.. Сообщите мне о результатах проверки немедленно!

— Есть!

— Не из компании ли барона Раммери эти незваные гости? — усмехнулся Субботин. — Я думаю, что после того международного скандала, который получился на процессе Березина, руки у барона сейчас парализованы.

— Кто знает? — с сомнением покачал головой Гуревич. — Во всяком случае, процесс Березина нас многому научил. И прежде всего потому, что нельзя походить на старинных лошадей в шорах…

— Что вы хотите этим сказать, Самуил Лазаревич?

— А то, — с каким-то раздражением ответил Гуревич, — что надо уметь не только строить, но охранять и сохранять построенное. Ведь все мы видели, что на строительстве происходят какие-то ненормальности, перебои. И я сам видел! Но я скользил глазами по поверхности, не старался взглянуть глубже, подумать серьезнее. Мое, дескать, дело строить, а об остальном пусть думают другие — майор Комаров, лейтенант Хинский, капитан Светлов… Но что толку из того, что я построю самую чудесную вещь, если, пользуясь моей слепотой и глухотой, к этой вещи подберется враг и разрушит ее?.. Чем не лошадь в шорах!

— Да… — задумчиво сказал Субботин. — Самое обидное в ваших словах то, что это правда.

Опять прозвучал гудок телевизефона, и на экране снова появился Тарновский, начальник охраны.

— Командир наряда только что по радио доложил мне, что задержанное судно является китобойцем и тралером «Скот Янсен» из Фольштадта. При осмотре ничего подозрительного не замечено. По объяснениям капитана, не найдя в этих широтах китов, он занялся тралением… Как прикажете поступить?

— Вызовите по радио ближайший патрульный геликоптер, поручите ему вывести этого «Скота» из наших вод и, по закону, оштрафовать.

— Есть, товарищ начальник…

* * *

Кремлевские куранты пробили полночь, и репродукторы разнесли по всей стране торжественные звуки народного гимна. Великолепное летнее солнце сияло в светло-голубом чистом небе. Сонное море тихо дышало, легкий, едва ощутимый ветерок покрывал морщинками его спокойною поверхность. Короткое северное лето было в полном разгаре.

Огромный, сверкающий стеклом и металлом электроход «Майор Комаров», вздымая форштевнем высокие седые буруны, несся на север. Все палубы корабля были открыты, толпы празднично одетых пассажиров заполняли их. Люди бродили по палубам, сидели в легких креслах, беседуя или любуясь безбрежными морскими просторами.

Все это были гости, спешившие на открытие первой вступавшей в строй шахты гольфстримовской трассы.

На самой верхней палубе, под прозрачной крышей, разместились наши давние знакомые — Лавров, Ирина, Хинский, Иван Павлович и Дима. Изредка перебрасываясь короткими тихими фразами, они смотрели на широкую гладь моря, на крикливых чаек, неотступно сопровождавших корабль, на далекий дымчатый горизонт…

За два года Дима вытянулся и стал почти неузнаваем. Тонкое, покрытое загаром лицо, высокая стройная фигура, спокойные, немного задумчивые темные глаза. Лишь черные вьющиеся волосы, буйно вырывавшиеся из-под фуражки, напоминали прежнего Диму. На груди у мальчика висел на ремнях большой футляр с биноклем. Его мечта — стать полярным моряком — месяц назад начала осуществляться: он поступил в морское училище в Архангельске. Осенью, к началу учебного года, он переедет туда, поселится в общежитии училища или в семье Ивана Павловича.

Сейчас, проездом через Архангельск, Дима с сестрой и ее мужем (уже год, как Ирина и Лавров поженились) побывали в чудесном, полном света и воздуха здании училища. Особенно понравились Диме навигационный кабинет, небольшие удобные спальни и зал для работ с кабинками для каждого ученика.

Потом все обедали у Ивана Павловича. Диме очень понравилась и веселая, дружная семья Карцевых и уютная их квартира. У Ивана Павловича дочь Надя и сын Толя, одногодок с Димой. Зимой Иван Павлович привозил Толю в Москву к Денисовым, и ребята сразу подружились. Толя — художник и поступил в Архангельское художественное училище. Как Дима ни убеждал его, что лучше жизни моряка, да еще полярного, ничего на свете быть не может, что они будут вместе плавать, делать открытия, бороться с ураганами и льдами, — Толя все-таки сделал по-своему. Уж очень он хорошо рисует! В один присест набросал замечательный портрет Димы. И Дима простил другу эту «измену».

«Пожалуй, лучше жить у Ивана Павловича, — думал сейчас Дима, следя за акробатическим полетом чайки впереди корабля. — Будем всегда с Толей… и Надя славная девочка. Озорная только. Иван Павлович — совсем как родной… И Мария Ивановна, жена его, — добрая, милая… Нет, лучше у них…»

Дима встал с кресла, пристально всмотрелся в темное пятнышко на горизонте.

— А вот и мыс Флора открывается, — произнес он ломающимся голосом. — Правда, Иван Павлович?

— Правильно! — подтвердил Иван Павлович, — Мыс Флора и есть.

— Где, Дима? — спросила Ирина, подходя к брату. — Покажи.

— Вон, прямо по носу… Да нет же, Ира! Куда ты смотришь? Возьми на десять румбов к весту…

Все рассмеялись.

— Помилосердствуй, Дима! — произнес Хинский. — Скоро мы, сухопутные люди, понимать тебя перестанем. Что это значит — «на десять румбов к весту»?

Не поворачиваясь, Дима медленно поднял руку, погладил подбородок и вдумчиво ответил:

— Это значит: на десять делений картушки компаса к западу… А на картушке тридцать два деления, указывающие на все стороны света и промежутки между ними… Вон куда Ира смотрела — на десять румбов в сторону! Кто же так смотрит?

Он извлек огромный морской бинокль из футляра и с достоинством направился к носовой части палубы.

Иван Павлович тихонько подтолкнул локтем Хинского и наклонился к нему, движением бровей указывая на Диму.

— Каков жест? А? — тихо сказал на ухо Хинскому. — Обратили внимание? Совсем как у покойного Дмитрия Александровича…

Хинский молча кивнул головой.

— Оно и понятно, — продолжал Иван Павлович. — Привязался к нему мальчик тогда… На «Чапаеве» и потом, во время наших скитаний… Все в глаза ему смотрел, каждое слово ловил…

— А кто не любил его? — прошептал Хинский. — Он мне вместо отца был. И тогда, в последний момент, отбросил меня в сторону, перехватил пулю, предназначенную мне…

— Да… — вздохнул Иван Павлович. — Что за человек был! Уж я много видел смертей, сам не раз бывал на волосок от гибели, а когда узнал о катастрофе, мне показалось, что пуля негодяя Акимова поразила не только майора, но и меня заодно.