Читать книгу "Последний король венгров. В расцвете рыцарства. Спутанный моток - Леопольд фон Захер-Мазох"

Слышал ли это герцог Уэссекский? Острые глаза кардинала, не сводившего взора с девушки, подметили и этот испуганный взгляд. Что Мария Тюдор смутно подозревала, то для его преосвященства было ясно как день.

«Она виделась с его светлостью, он спрятан там», — решил он и, пока герцогиня Линкольн рассыпалась в извинениях, не спеша приблизился к потайной двери.

— Прошу у вашего величества снисхождения к этому ребёнку, — стала просить герцогиня. — Я готова поклясться, что у неё не было дурного намерения; я знаю, вернувшись в свою комнату, она будет горько оплакивать, что заслужила порицание вашего величества. Она...

— Нет, герцогиня, — сурово перебила её королева, — леди Урсула вовсе не думает о раскаянии, и её поступок — не следствие минутной необдуманности.

— Ваше величество... — снова начала герцогиня, между тем как Урсула гордо откинула назад голову в знак протеста.

— До нас дошёл слух, — продолжала королева, — о странных похождениях одной из наших фрейлин, которую по вечерам видели переодетою вне пределов дворца; говорят, что эта девушка, забывшая и своё достоинство, и девичью скромность, леди Урсула Глинд.

Бдительные глаза его преосвященства снова подметили быстрый взгляд, брошенный Урсулой на потайную дверь, и этот взгляд открыл ему всё, что он хотел знать; но королева, ослеплённая ревностью, видела только соперницу, которую хотела унизить.

«Герцог Уэссекский за этой дверью, — соображал кардинал. — Она вздрагивает всякий раз, как произносят её имя; значит, он за нею ухаживает, не подозревая, кто она».

Его преосвященство ещё не знал, как использовать этот случай, но не сомневался, что он сыграет важную роль в его планах. Поэтому, воспользовавшись минутой, когда взгляды всех были устремлены на королеву и Урсулу, он тихо повернул ключ в замке потайной двери и положил его в карман, после чего присоединился к остальному обществу, чувствуя, что теперь может спокойно ожидать окончания маленького драматического эпизода.

— Если был такой слух, — смело начала Урсула, — то он ложный, ваше величество.

— Так это не вы, дитя, несколько дней назад, переодетая или в маске, не знаю... вечером вышли из дворца в сопровождении леди Маргарет Кобгем, намереваясь посетить какое-то публичное увеселение, кажется, ярмарку? — холодно спросила королева.

— Это правда, но...

— Вы, значит, не отрицаете?

— Я не отрицаю, ваше величество. Но у меня не было дурного намерения.

— Послушайте эту девушку! Что же хорошего в вашей встрече с некоторыми придворными джентльменами при обстоятельствах, вовсе не соответствующих доброй славе английских девушек?

— Разве маркиз де Суарес осмелился...

— Мы не называли маркиза, дитя, хотя, по правде сказать, джентльмен может на всё осмелиться, если девушка забывает собственное достоинство. Но довольно об этом. Я предостерегаю вас в ваших же интересах. Маркиз — не в обиду будь сказано его преосвященству! — обладает всеми недостатками своей расы. Мы предостерегаем вас против этих отношений, не делающих чести вашей скромности.

— Ваше величество, — гордо начала Урсула, но королева не позволила ей говорить; ей хотелось, чтобы Урсула удалилась униженная, с поникшей головой, с трудом глотая слёзы стыда.

Об одном лишь жалела Мария — что герцог Уэссекский не мог быть свидетелем этой сцены. Выпрямившись во весь рост и откинув назад голову, она надменно указала на галерею и воскликнула:

— Молчите, леди! Ступайте!

Урсуле оставалось только повиноваться. Медленно поднималась она по лестнице, горя негодованием; но слёзы, которые она тщетно старалась подавить, были вызваны не резкими словами королевы, а мыслью, что всё это слышал герцог Уэссекский. Что мог он подумать? Идя вдоль галереи, она слышала, как королева сказала:

— Герцогиня, прошу вас на будущее время строже следить за вверенными вам молодыми девицами. Мне стыдно перед послами иностранных держав за поведение леди Урсулы.

Со слезами бессильного гнева леди Урсула скрылась за дверью.

Подождав немного, кардинал приблизился к королеве.

— Ваше величество, мне кажется, вы приняли всё происшедшее слишком серьёзно. Вы изволили упомянуть о маркизе де Суаресе. Могу вас уверить, что он слишком гордится благосклонностью к нему леди Урсулы, чтобы относиться к Англии с упрёком.

Хотя честное сердце герцогини Линкольн возмутилось против этих уверений, в лживости которых она была глубоко убеждена, но она не посмела ничего сказать; однако в глубине своего по-матерински мягкого сердца она твёрдо решила при первой возможности горячо заступиться за Урсулу и отстоять её честное имя от возведённых на неё кардиналом обвинений.

Лицо королевы прояснилось, когда кардинал упомянул имя молодого испанца вместе с именем Урсулы, и в первый раз после сегодняшнего неприятного разговора она подарила его любезной улыбкой.

— Ваше преосвященство справедливо заметили, что этот вопрос вовсе не имеет такого серьёзного значения, — милостиво обратилась она к нему. — Герцогиня, мы поговорим об этом завтра. Милорд кардинал, желаем вам покойной ночи. — Она уже собиралась пройти мимо него, но вдруг остановилась и решительно спросила: — Ваше преосвященство проводите сегодня последнюю ночь во дворце?

— Не думаю, ваше величество, — спокойно ответил кардинал. — Я надеюсь ещё несколько дней провести в высоком обществе вашего величества.

— Но клубок всё ещё запутан, милорд.

— Он будет распутан, ваше величество.

— Когда?

— Кто знает? Может быть, сегодня вечером.

Любопытство королевы было сильно возбуждено, но кардинал не собирался удовлетворить его. Минуту спустя Мария Тюдор удалилась в сопровождении фрейлин и герцогини Линкольн.

XV

Весь разговор между Марией Тюдор и Урсулой Глинд длился, вероятно, не более нескольких минут, но герцогу Уэссекскому они показались вечностью. В эти короткие минуты перед ним раскрылось женское непостоянство и женский обман. Его очаровательная, таинственная, неуловимая Фанни была леди Урсула Глинд. Ему невольно припомнились дерзкие намёки молодого испанца, высказанные полчаса назад в связи с именем леди Урсулы. Нет, не может быть, чтобы его Фанни с её простодушными голубыми глазами, с маленькой, почти детской головкой, украшенной роскошными золотистыми волосами, была та самая женщина, которую королева только что упрекала в нескромных поступках. «Неужели маркиз де Суарес осмелился?..» Это был её голос, голос Фанни. Зачем назвала она это имя? Значит, она знала его? Она не отрицала, что встретилась с ним на истмольсейской ярмарке, и лишь спросила, осмелился ли он... А испанец с дерзким пожиманием плеч сказал, что «знакомство перешло... в дружбу».

Эти намёки возмущали герцога. Он желал только видеть её, спросить; ведь она скажет ему правду, а он поверит всему, что скажут эти милые уста, которые он сегодня