Читать книгу "Драматургия Югославии - Мирослав Крлежа"

от предмета разбирательства и обращаться ко мне за разрешением взять слово! Вы что, забыли, где находитесь?

П р о к у р о р. Прошу слова!

С у д ь я. Что вы хотите сказать? Пожалуйста.

П р о к у р о р. Я позволю себе обратить внимание суда на следующее: подрядчик в качестве истца потребовал через суд компенсацию за причиненный ущерб в размере одного миллиарда трехсот миллионов динаров. Ущерб нанесен в результате аварии на строительстве высотной гостиницы «Сплендид» на углу улиц Пастера и Партизанской. Строительство осуществлялось Управлением высотного строительства, а работы велись в соответствии с проектом и под непосредственным руководством обвиняемого. Комиссия экспертов, состоявшая из инженеров и профессоров нескольких югославских университетов и работавшая в течение двух месяцев, на основе тщательного анализа, а значит, ex professo[52], пришла к выводу, что чертежи и расчеты по всему объекту, во всех деталях являются абсолютно правильными и что авария произошла из-за погрешностей в строительстве. Проверка показала, что арматура была бракованной, металлоконструкции не соответствовали стандартам, бетон с примесями и низкого качества, обе треснувшие опоры — кривые! Инженер, отвечавший за этот объект, перед нами. И он настолько честен, что полностью признает свою вину. Я считаю тем самым судебное разбирательство законченным. Здесь мне сейчас непонятно только одно: зачем защите понадобилось так настойчиво уводить разбирательство от основных вещественных доказательств в сторону проблем лично-морального характера? И второе: чего добьется суд, если установит, что у обвиняемого в личной жизни действительно были неприятности, которые могут быть и у других людей, но они все-таки исполняют свой долг и обязанности перед обществом? Можем ли мы из-за семейных неурядиц инженера, руководившего строительством, in maiorem dei gloriam[53], забыть, что подрядчик потерпел ущерб в размере одного миллиарда трехсот миллионов динаров? Можем ли мы забыть о двух невинных жертвах, погибших под развалинами? Я прошу представителя защиты, который так упорствует в не вызываемом необходимостью растягивании судебного разбирательства посредством мелодраматических экскурсов, четко изложить свою позицию и свои намерения, иначе я буду вынужден требовать переноса судебного разбирательства и применения статьи двести семьдесят восьмой Закона, по которой судебная коллегия может отстранить защитника, лишить его права на защиту и пригласить другого. Это откровенный саботаж! У меня нет вопросов к свидетелю. (Садится и бросает через плечо.) Можете идти на свое место. (Собирает бумаги и нервно захлопывает папку.)

С у д ь я. Я должен сообщить, что статья двести семьдесят восьмая относится к защитнику, мешающему судебному разбирательству, что в данном случае не имеет места. Будет представитель защиты отвечать на вопросы, поставленные в выступлении прокурора?

З а щ и т н и к. Да.

С у д ь я. Предоставляю вам слово.

З а щ и т н и к. Прошу прощения, что я вынужден напомнить коллеге прокурору и остальным присутствующим одну старую прописную истину: Summum jus — summa injuria! Самый лучший, самый строгий закон иногда бывает и самой большой несправедливостью. Поэтому существует два вида правосудия: justitia distributive — правосудие, которое, определяя преступление, принимает во внимание обстоятельства, при которых оно совершено; и justitia commutativa — правосудие, которое не принимает во внимание этих обстоятельств. Я убежден, что наше современное правосудие, с учетом того, что мы живем в относительно мирное, а не военное время, когда все события рассматриваются совсем в ином свете, примет во внимание обстоятельства, при которых совершено преступление, так как — и я это докажу — сами эти обстоятельства являются составной частью преступления и представляют собой алиби моего подзащитного. Коллега прокурор считает, что процесс закончен ввиду установления единственного преступления — аварии на строительстве гостиницы — и признания обвиняемого, сделанного только что в состоянии аффекта. Суду известно и то, что один из главных свидетелей отказался от своих показаний, объяснив это тем, что подписал их в подобном же состоянии аффекта! Кроме того, статья триста четвертая Закона об уголовном судопроизводстве специально подчеркивает, что признание обвиняемого, каким бы полным оно ни было, не снимает с суда обязанности привести также и другие доказательства. Обрушившаяся гостиница — это следствие, коллега прокурор, а мы должны найти причину. Я располагаю фактами, которые, несомненно, будут полезны для вынесения справедливого приговора, и мой долг — привести их здесь в полном объеме. Но у меня есть право обнародовать эти факты тогда, когда я сочту, что для этого наступил подходящий момент, и когда они окажут наиболее объективный эффект, и это является вполне нормальным в ходе судебного разбирательства. Я считаю, что угроза в мой адрес относительно возможности переноса судебного разбирательства и требование применения статьи двести семьдесят восьмой высказаны коллегой прокурором также в состоянии аффекта. Это дает мне еще больше оснований добиваться, чтобы на приговоре не отразилась эта печать скуки или усталости со стороны прокурора или кого-либо еще из присутствующих. Если это необходимо и если суд сочтет целесообразным, я согласен на перенос судебного разбирательства, пока коллега прокурор не возьмет себя в руки. (Садится.)

С у д ь я. Суд удовлетворен объяснением. Есть какие-либо замечания у членов судебной коллегии?

Члены судебной коллегии показывают знаками, что у них нет замечаний.

Прокурор хочет взять еще слово?

П р о к у р о р. Нет. Спасибо. Коллега не страдает от избытка вежливости.

С у д ь я (ударяет трижды молотком, официальным тоном). Принимая во внимание необходимость систематизации собранного материала и на основании статьи двести восемьдесят девятой, параграф первый Закона… (Громче, обращаясь к публике.) Объявляю пятнадцатиминутный перерыв. Уведите обвиняемого. Прошу свидетелей не покидать помещение суда. Мы начнем ровно через пятнадцать минут.

С у д ь я  собирает свои папки и бумаги и выходит. Сцена пустеет, зал полностью освещается. Занавес не опускается.

Конец первого действия.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Зрители занимают свои места в зале. В это же время на сцену выходят актеры.

С е к р е т а р ь  с у д а  кладет по экземпляру протокола на столы членов судебной коллегии, Прокурора и Защитника. З а щ и т н и к  входит и сразу же начинает просматривать свои записи и протокол. П р о к у р о р  входит позже, он явно не в духе, нервничает, полон решимости держаться строго и бескомпромиссно. Последним входит  С у д ь я  — это знак для начала заседания.

Свет в зрительном зале гаснет.

С у д ь я (ударяет молотком и встает). Суд продолжает свою работу. Пусть войдет свидетель Никола Каровски.

О т е ц. Я здесь, здесь.

С у д ь я (секретарю суда). У вас есть его анкетные данные. (Отцу.) Вы отец обвиняемого?

О т е ц. Да.

С у д ь я. Обращаю ваше внимание на статью триста девяносто пятую, параграфы первый и второй Закона об уголовном судопроизводстве. Вы должны дать свидетельские показания и говорить суду…

О т е ц (одновременно с Судьей). Правду и только правду. Понятно…

С у д ь я (со вздохом). Скажите нам, папаша, что вам известно об аварии на строительстве гостиницы «Сплендид»?

О т е ц. Я не знаю, как это случилось.

С у д ь я. В соответствии с вашими показаниями следователю вы часто бывали на объекте и беседовали