Читать книгу "1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных - Роберт Кершоу"

Не приходится удивляться тому, какой переполох вызвала эта операция в советских штабах. Генерал Константин Рокоссовский, 16-я армия которого оборонялась западнее Москвы, вскоре имел весьма неприятный телефонный разговор со Сталиным.

«Товарищ Сталин позвонил ночью. Положение складывалось довольно серьезное, кое-где нашим частям пришлось отступить. Мы понимали, что слов благодарности за это от Верховного Главнокомандующего ждать не приходилось. И я поднял трубку прямой линии с чувством некоторого замешательства. Сталин задал один-единственный вопрос: «Вам известно, товарищ Рокоссовский, что враг занял Красную Поляну, и понимаете ли вы, что если Красная Поляна в руках врага, это означает, что вся Москва окажется под обстрелом немцев?»

Рокоссовский вынужден был согласиться. Поступило распоряжение о проведении контратак. 16-я армия вынуждена была оставить Солнечногорск, что «осложнило положение», как впоследствии высказывался генерал Жуков. На оказавшийся под угрозой участок срочно перебрасывались войска из резерва Главного Командования. Линия обороны русских хотя и изогнулась под натиском немцев, однако устояла. В первых числах декабря Жуков пришел к выводу о том, что «если судить о характере военных операций и атак сил врага, наступление его выдохлось и немцы не располагают ни живой силой, ни вооружениями для его продолжения». Михаил Мильштейн, офицер штаба Жукова, между тем вспоминает: «Мы сумели захватить документы одного немецкого штаба… и все они указывали на то, что советские резервы исчерпаны, а новых не предвидится».

Однако советское Верховное Командование не только располагало силами, достаточными для удержания обороны, одновременно оно сосредотачивало войска для контрнаступления. Советский танкист Вениамин Ивантеев высказался относительно потерь Красной Армии следующим образом: «Если вспомнить обо всех, кто погиб, не остается ничего, кроме как устыдиться». Генерал Жуков, однако, подобных угрызений совести не испытывал, планируя предстоящее контрнаступление. Западный фронт Советов был усилен двумя вновь сформированными армиями — 1-й ударной и 10-й армией и, кроме того, другими соединениями, составившими еще одну, 20-ю армию[70]. Но немцы каким-то образом ухитрились и этого не заметить.

Следует отметить, что генералу Жукову уже приходилось скрытно готовить наступательные операции. В 1939 году после вторжения японцев в Монголию он командовал там 1-й армейской группировкой советских войск. Упомянутая группировка в результате дерзкой операции сумела окружить и разгромить огромные силы японцев у реки Халхин-Гол. Несмотря на то, что зона боевых действий находилась в 644 километрах от железной дороги, советское командование сумело организовать бесперебойное снабжение войск, что, в конечном итоге, и позволило, воспользовавшись эффектом полной внезапности, уничтожить значительно превосходящего по численности врага. Излишне упоминать, что все мероприятия осуществлялись в режиме строжайшей секретности с соблюдением необходимых мер маскировки. Тот же подход обнаружился и в ходе подготовки контрнаступления под Москвой, — немцев сумели убедить, что русские собрались не наступать, а обороняться. Корректировщик артиллерийского огня Павел Осипов рассказывает о том, как осуществлялась подготовка к контрнаступлению.

«Мы получили приказ рыть окопы и траншеи при тридцатиградусном морозе в промерзшем на 30–40 см грунте. Нам выдали ломы, монтировки да саперные лопатки. Больше ничего не было. Работы проводились в основном в темное время суток из соображений секретности. За два дня мы окопались. 1 декабря поступил приказ занять огневые позиции. Пару дней спустя нам доставили теплую одежду — тулупы, ватники, рукавицы, валенки. После этого стало куда легче — ведь спать приходилось на морозе прямо у орудий на ящиках со снарядами. Неудобно, конечно, но мы не замерзали, поэтому и смогли воевать».

Советский солдат был экипирован всем необходимым для того, чтобы выиграть эту войну. Лев Копелев, в 1941 году младший офицер, считал, что «многие сейчас забыли о том, что мы шли на фронт добровольцами, многие шли добровольцами, миллионы людей, и мы мечтали о контрнаступлении».

Жуков применил накопленный им в Монголии опыт маскировки широкомасштабных операций у стен Москвы. Все переброски войск из районов глубокого тыла держались в строжайшем секрете. Перед тем как приступить к переброске войск на исходные рубежи, проводилась тщательная разведка местности на предмет выявления там сил противника. О секретности не забывали на командном уровне — каждый офицер, независимо от звания и ранга, располагал лишь минимальной информацией, строго необходимой для непосредственного выполнения поставленной перед ним задачи. Широко принялись такие методы дезинформации, как передача открытым текстом ложных сведений в эфире, подбрасывание врагу заведомо ложных донесений и так далее. Все передвижения сил осуществлялись исключительно ночью. Танки, артиллерийские орудия тщательно маскировались на местности и рассредоточивались на большом расстоянии друг от друга. Организовывались артиллерийские обстрелы, чтобы звуки разрывов и выстрелов заглушали рокот двигателей бронетехники и грузовиков.

Приказ о выступлении командиры получили буквально в последнюю минуту перед началом операции. При этом продолжались спорадические, носившие локальный характер стычки с немцами, дабы не вызвать у них подозрения — враг привык к таким единичным вылазкам русских. И все говорит о том, что русские поставленной цели достигли. Как сообщалось в одном из донесений 7-й танковой дивизии, немцы и не подозревали о сосредоточении в районе плацдарма у канала Москва — Волга вновь сформированной 1-й ударной армии. И на участке 2-й танковой дивизии, сумевшей пробить выступ в обороне русских у Красной Поляны, не было замечено никаких признаков 20-й армии Советов, изготовившейся к наступлению.

Солдаты 2-й танковой дивизии вермахта, разместившиеся в деревнях Катюшки и Горки у Красной Поляны, ежедневно рассматривали местность «через стереотрубы». Расстояние до города составляло 16 километров. К великой досаде немцев, они не могли помешать ежедневному прибытию советских войск, — солдаты Красной Армии выгружались из теплушек, а немецкие орудия остались без единого снаряда. Ударная группа «Бук» 304-го пехотного полка, заняв упомянутые деревни, расположилась на расстоянии пушечного выстрела от границ Москвы. А погодные условия не щадили немцев. Единственной защитой от пронизывающего ледяного ветра оставались все те же летние шинелишки, проложенные газетной бумагой. Передвижения группы затруднялись еще и тем, что раненых было решено оставлять, а не отправлять в тыл. Действия партизан и морозы превратили войсковой подвоз в хаос. Что же касалось атак регулярных частей русских, их прогнозировать было бесполезно — они могли последовать и средь бела дня, и глубокой ночью. И момент русские выбирали безошибочно, они начинали атаку, стоило только немецким часовым юркнуть в какую-нибудь хату или погреб отогреться.

Лейтенант Генрих Хаапе, выполняя поручение командира, прибыл в расположение 106-й пехотной дивизии. Хаапе убедился, что в тылу испытывали куда больше оптимизма, чем на передовой. «Нам сказали, что через несколько дней начнется решающий штурм Москвы, — рассказывал Хаапе. — Боевой дух в тылу на пике подъема, все убеждены, что столица большевиков падет еще до конца года». Похоже, наступление подпитывалось одним лишь энтузиазмом. «В войсках говорят, — утверждает Хаапе, — что раз их не остановило ни бездорожье, ни дождь, ни снег, ни морозы, раз они подошли к Москве, то теперь ей ничего не остается, как только пасть к их ногам». В целом в рассуждениях Хаапе не было ничего оригинального, в них как в капле воды отражались мысли всех фронтовых солдат — пик этой кампании не за горами. «Москва, город, занимавший все наши мысли во время этой долгой и изнурительной кампании, город, ставший легендой, раскинулся перед нами». Часть Хаапе оказалась в нескольких километрах от центра столицы России. «Дух захватывало при одной мысли, что через каких-нибудь четверть часа можно оказаться в Москве, на Красной площади у Кремля».