Читать книгу "Че Гевара. Важна только Революция - Джон Ли Андерсон"

II

Вскоре Леонов узнал, почему Че спит в такое время. Гевара теперь не только работал в НИАР, но и стал еще президентом Национального банка Кубы.

Дел было чрезвычайно много, и рабочий график Че уже вошел в легенду. По Гаване ходили истории об иностранных чиновниках, которым назначали прийти к нему в три часа: явившись на встречу днем, они узнавали от Манресы, что речь шла о трех часах ночи. Если ночная встреча Алексеева с Че могла сойти за исключение, то теперь подобные ситуации стали правилом.

В письме, отправленном родителям на Рождество, Че попытался дать им представление о том, как он теперь живет:

…В 6.30 утра — не в начале, а в конце моего рабочего дня — я нашел несколько минут, чтобы пожелать вам всего, что можно пожелать… Мы не люди, а работающие машины, сражающиеся со временем…

Департамент индустриализации — мое творение; но я, хотя и не без боли, как уставший от своего чада отец, наполовину оставил его, чтобы погрузиться в финансовое дело, талант к которому, видимо, дан мне от Бога. Я также занимаю пост начальника курсов военной подготовки и командующего полком в Орьенте. Мы творим историю высшей американской пробы; за нами будущее, и мы это знаем, мы работаем с радостью, хотя и позабыли все личные привязанности. Примите нежные объятия от сей машины… и по совместительству блудного сына, который порой напоминает о себе.

Че

III

Начало работы Че в НИАР было несколько скомканным, но постепенно все наладилось. В конце 1959 г. значительная часть кубинской промышленности, как мелкой, так и крупной, по-прежнему находилась в частной собственности, и в ведение его департамента перешло лишь несколько маленьких фабрик, либо оставленных их хозяевами, либо конфискованных у владельцев, запятнавших себя связью с Батистой и его окружением. Че принял эти фабрики под свой контроль и назначил управлять ими проверенных ветеранов повстанческой армии, в то время как некоторым другим ветеранам поручено было руководить недавно образованными сельскохозяйственными кооперативами на территориях экспроприированных латифундий.

«Затем довольно скоро государство начало вмешиваться в работу частных фабрик, — вспоминает Боррего. — Это были именно вмешательства, а не акты национализации. Речь шла о фабриках, где возникали конфликты с рабочими или где… владельцы… не занимались инвестициями… тогда мы вмешивались в их работу».

Этим вмешательствам был придан законный статус, поскольку Министерство труда — ныне находившееся в надежных руках Аугусто Мартинеса Санчеса, бывшего помощника Рауля, — приняло резолюцию, позволявшую департаменту Че вмешиваться в управление фабриками на долговременной основе; но, как утверждает Боррего, он и не думал, что подобные вмешательства могут из временного явления превратиться в постоянное.

«Конечно, — добавляет он, — исходя из логики Че, эти захваты были окончательными, но законодательно это еще не было закреплено».

Ранее, в апреле, Че провел небольшое исследование и пришел к выводу, что восемьдесят процентов членов повстанческой армии Фиделя неграмотны. Для разрешения этой проблемы он начал кампанию по внедрению просвещения в Ла-Кабанье, но еще в конце 1959 г. армия в основном состояла из полуграмотных или наскоро обученных гуахиро, многие из которых едва вышли из подросткового возраста. Когда их назначали руководить фабриками, это приводило к неминуемым провалам и хаосу. Тем временем сам Че стремился заполнить пробелы в своих познаниях в области экономики. Он начал брать уроки у мексиканского экономиста Хуана Нойолы. Также по просьбе Че доктор Виласека стал преподавать ему математику. Они начали с алгебры и тригонометрии, а затем перешли к аналитической геометрии.

IV

Че любил в шутку рассказывать о том, как он получил пост директора банка. На собрании кабинета министров, созванном для обсуждения замены Пасоса, уволенного за открытое недовольство арестом Матоса, Фидель сказал, что ему нужен хороший экономист. К удивлению Фиделя, руку поднял Че. «Че, я не думал, что ты экономист!» — «А мне показалось, ты сказал, тебе нужен хороший коммунист». Впрочем, финансовому и деловому сообществу было не до шуток: новость о назначении Че повергла всех в ужас. Немногие поверили заверениям Фиделя в том, что Гевара будет «столь же консервативен», как и его предшественник.

Когда Че появился в банке — каменном здании с колоннами на Узкой улочке в Старой Гаване, — то обнаружил там множество пустых столов, поскольку большинство старых сотрудников ушло вместе с Пасосом. Че позвонил Виласеке и попросил его стать своим заместителем.

Виласека выслушал предложение без восторга. Он не только не имел никакого опыта работы в финансовой сфере, но к тому же был другом человека, которого ему предлагалось заменить. Он попытался отказаться, но Че твердо стоял на своем; более того, он не столько просил Виласеку, сколько приказывал. «Я тоже ничего не знаю о банках, и тем не менее я — директор банка, — сказал ему Че. — Когда революция назначает тебя на тот или иной пост, ты не должен возражать». Виласека принял назначение.

Одним из первых, кого Че вызвал к себе в банк, стал Николас Кинтана. Это был тридцатипятилетний гаванский архитектор, чья фирма при Пасосе была выбрана для строительства нового тридцатидвухэтажного здания Национального банка в центре Гаваны с видом на набережную Малекон. Проект был очень значительным, речь шла о самом крупном сооружении на всей Кубе, и стоимость его оценивалась в шестнадцать миллионов долларов. К концу 1959 г. был заложен фундамент здания и началась первая фаза строительства.

Когда Пасос узнал о своем увольнении и скорой отправке за границу на дипломатическую работу, он незамедлительно вызвал Кинтану. Он признался ему, что намерен искать политического убежища, как только окажется в Европе, и объяснил Кинтане, почему собирается пойти на этот шаг: «То, что они делают со страной, — это варварство… Че Гевара не имеет нужной квалификации для этого поста, и это одна из причин, по которым я отправляюсь в изгнание. Тебе тоже оно предстоит, это неизбежно».

Кинтана думал иначе. Он был молод, работал над самым крупным архитектурным проектом в своей карьере и верил, что помощь, оказанная им повстанцам во время войны, сослужит ему добрую службу при общении с Че. В конце 1958 г. он передал «Движению 26 июля» топографические карты Эскамбрая, которые были нужны команданте.

Получив вызов от Че, Кинтана явился к нему в банк и был поражен тем, что увидел. Некогда блиставшее безупречным порядком главное финансовое здание страны стало грязным и запущенным, повсюду валялись бумаги. «Все изменилось за какие-то пятнадцать дней».

Первое, что спросил у него Че, было: «Вы из мелкой буржуазии?» Кинтана ответил: «Нет». — «Нет? Значит, вы революционер?» — «Нет, команданте, я не говорил, что я революционер. Я из крупной буржуазии». Глаза Че потеплели, и он с довольным видом сказал: «Вы единственный честный представитель своего класса из всех, кого я встречал с момента своего появления здесь». Кинтана подумал, что завоевал симпатию Гевары, и ответил в той же остроумной манере: «Да нет, таких, как я, много, просто вы не даете им возможности высказаться». Выражение лица Че стало ледяным, и он напомнил Кинтане, что тот говорит с «команданте Геварой». Кинтана понял, что перешел границы дозволенного.