Читать книгу "По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири"

22 февраля, в день рождения Вишингтона, в 10 часов утра я, наконец, покинул корабль и взял курс на полюс. Три года назад, только днем позже, произошло аналогичное событие. Меня сопровождали два молодых эскимоса, Арко и Кудлукту; у нас было двое нарт и шестнадцать собак. День был пасмурный, выпал легкий снежок, а температура опустилась на 31° ниже нулевой отметки.

В 10 утра было уже достаточно светло и можно было отправляться в путь без дополнительного освещения; когда же неделю назад судно покидал Бартлетт, ему пришлось воспользоваться фонарями, чтобы разглядеть след, по которому он пустился в путь на север вдоль подошвы припая.

Когда я покидал судно, для выполнения соответствующих работ в полевых условиях уже были отправлены семь участников экспедиции, девятнадцать эскимосов, сто сорок собак и двадцать восемь нарт. Как я уже говорил, шесть вышедших ранее партий должны были встретиться на мысе Колумбия в последний день февраля. Эти партии, так же, как и моя, должны были идти до мыса Колумбия по следу, который был накатан и поддерживался в приличном состоянии охотничьими и вспомогательными партиями всю осень и зиму. Этот след большую часть пути тянулся вдоль подошвы припая, заходя иногда на сушу, чтобы пересечь полуостров и таким образом сократить путь.

В последний день февраля с рассветом партии Бартлетта и Борупа двинулись на север. Погода все еще оставалась ясной, тихой и холодной. После ухода на север пионерской партии остальные нарты были выстроены для осмотра, и я проверил каждые, чтобы убедиться, что на всех имеется стандартный груз и полный комплект оборудования. Когда я покидал «Рузвельт», у меня было ровно столько собак, сколько необходимо, чтобы собрать 20 упряжек по семь собак каждая; однако, во время пребывания на мысе Колумбия в одну упряжку поразила чумка, в результате шесть собак погибли, а я на финальном этапе остался с 19 упряжками.

Мои планы продолжали нарушаться, так как занемогли двое эскимосов. Я рассчитывал организовать группу ледорубов, в которую входили бы Марвин, Макмиллан и д-р Гудселл; им надлежало расчищать дорогу впереди основной партии, но тут выяснилось, что два эскимоса не смогут приступить к работам на льду, так как один отморозил пятку, а у второго распухло колено. Такое поредение рядов погонщиков означало, что Марвину и Макмиллану придется самим управлять своими упряжками, а группа ледорубов уменьшится на одного человека – д-ра Гудселла. Как выяснилось позже, эти перемены практически не отразились на судьбе экспедиции. На первом этапе дорога оказалось не настолько ухабистой, как я ожидал, а, когда все-таки попадались трудные участки, на помощь ледорубам приходили погонщики.

1-го марта я проснулся перед рассветом: за стенами иглу протяжно завывал ветер. Такое явление именно в день нашего старта, после многих дней тихой погоды показалось мне плохим предзнаменованием. Я выглянул в окошко иглу и увидел, что погода все еще ясная, а звезды сверкают, как алмазы. Ветер дул с востока. Никогда, за все долгие годы моей работы в этом регионе, еще не бывало, чтобы ветер дул в этом направлении. Это необычное, действительно поразительное обстоятельство, мои эскимосы, конечно же, приписали вмешательству в мои планы их коварного врага, Торнарсука, или, если перевести на английский – попросту дьявола.

После завтрака, с первыми лучами дневного света мы вышли из иглу и огляделись. Ветер бесновался у восточного крутого берега мыса Индепенденс; на севере сквозь серую мглу, которая – это знает каждый опытный полярный исследователь – означает, что там свирепствует ветер, не было видно ни ледяных полей, ни низких участков земли. Путешественники, экипированные хуже нас, подверглись бы в то утро серьезным испытаниями, а некоторые, возможно, сочли бы погоду совершенно неприемлемой для продолжения пути и вернулись бы в иглу.

Однако, наученный опытом предыдущих трех лет, я распорядился, чтобы от судна до мыса Колумбия все участники экспедиции шли в старой зимней одежде. Теперь же они надели новую, сшитую специально для санного перехода, который начинался с мыса Колумбия. Мы были облачены в совершенно сухую меховую одежду и могли достойно противостоять этому резкому ветру.

От всей этой массы санных упряжек одна за другой отряжались партии, становились на след, проложенный Бартлеттом по льду, и исчезали на севере в ветряной дымке. Отъезд партий происходил практически беззвучно: леденящий восточный ветер заглушал и уносил с собой шум, лай, скрежет полозьев. Через несколько мгновений нарты становились и невидимыми – людей и собак почти сразу же окутывала мгла и вихрящийся снег.

Я отдал последние распоряжения двум больным эскимосам, оставленным на мысе Колумбия, велев им спокойно сидеть в иглу и пользоваться оставленными им запасами вплоть до возвращения на мыс Колумбия первой вспомогательной партии, с которой они смогут снова вернуться на судно. Наведя элементарный порядок, выехал, в конце концов, и я, замыкая свой собственный отряд.

Через час после того, как я покинул лагерь, мой отряд пересек кромку ледника, и последний человек, последние нарты и собака экспедиции к Северному полюсу, насчитывающей в общей сложности 24 человека, 19 нарт и 133 собаки, наконец, ступили на лед Северного Ледовитого океана на широте около 83°.

В этот раз мы покидали сушу на восемь дней раньше, чем три года назад, при этом с форой в шесть дней по календарю и два дня по расстоянию, ибо теперь наша отправная точка находилась на два перехода севернее, чем мыс Хекла – наш предыдущий пункт отправления.

Когда мы отошли по льду достаточно далеко от земного приюта, на нас со всей силой набросился жесточайший ветер. К счастью, он дул не в лицо, и поскольку перед нами был след, по которому мы могли ориентироваться даже с опущенными головами и закрытыми глазами, ветер не мог ни помешать нашему продвижению, ни причинить слишком большие неудобства. Тем не менее, меня беспокоила мысль о возможных последствиях этого ветра – на нашем маршруте могли открыться полыньи.

Сойдя с кромки ледника, мы вступили в царство торосистых ледяных гряд, которое я уже описывал, и несмотря на то, что и мы, и пионерская партия, который прошла до нас, пользовались ледорубами, прокладка трассы на этом участке пути оказалась серьезнейшим испытанием для людей, собак и нарт, особенно для эскимосских нарт старого образца. Новые нарты Пири благодаря их длине и форме, проходили по ухабам гораздо легче, чем традиционные. Достигнув поверхности старого льда, все мы почувствовали облегчение после этого безумно тяжелого участка шириной в несколько миль.

Как только мы ступили на старые ледяные поля, двигаться стало гораздо легче. Снег там был не особенно глубок, всего несколько дюймов, но довольно сильно уплотнен под влиянием зимних ветров. Тем не менее, поверхность во многих местах была очень неровной и стала испытанием для нарт, деревянные детали которых становились хрупкими от низкой температуры, которая достигала минус пятидесяти. В целом, однако, я чувствовал, что если мы не столкнемся с чем-нибудь худшим, чем эта первая сотня миль от суши, у нас не будет причин жаловаться на судьбу.

Несколько дальше, идя в арьергарде своего отряда, я повстречался с Кюта из отряда Марвина, который спешил с пустыми нартами назад. Его нарты были так разбиты, что, наверное, проще было вернуться на мыс Колумбия за запасными, чем пытаться отремонтировать эти. Я предупредил его, чтобы он не терял ни минуты и обязательно догнал нас в лагере этой же ночью, и он скоро исчез из виду в снежном вихре позади нас.