Читать книгу "Хроники невозможного. Фактор "Х" для русского прорыва в будущее - Максим Калашников"

Стрелец тогда молча согласился с доводом Мастера: Эдисон тоже не бумагу исписывал, а делал конкретные технические новинки.

– Вы живете в мире публикаций, а я – в мире реальности, – заявил Мастер, чем, по впечатлениям Стрельца, усугубил свое положение.

Другой итальянец пробовал было сказать, что современная наука стоит на проверке и воспроизведении результатов, для чего и нужны публикации. Но Мастер и здесь парировал: давайте вести исследования вместе. Ибо есть секрет: состав катализатора в самом реакторе установки, где трифторфосфин растворяет и захватывает платиноиды из концентрата. Намек был более, чем прозрачен: украсть эту технологию невозможно, а мы – не такие дураки, чтобы открывать свое ноу-хау. Хотите получить доступ к технологии, европейцы? Давайте пойдем на совместные работы, на оплату русского ноу-хау, на совместный же выход к европейским потребителям катализаторов. Мастер, достав старую, уже разбитую колбу с осажденной на ее стенках платиной, предложил иностранным ученым: возьмите с собой образцы на анализ. Хотя бы немного. Сами замерьте чистоту полученного металла.

Но гости как-то стушевались. Мол, в аэропорту, на выезде из РФ, могут быть проблемы. А почему платина, мол, черная?

– Так она же состоит из частиц наноразмера, – пояснил изобретатель. – А тут все становится черным. Даже золото…

Профессор Центи моментально поинтересовался: каков размер частиц? Узнав от Мастера, что это – 60 нанометров, итальянец снова безапелляционно заявил: «Это – не наночастицы!». Нано, по его мнению – это 2–4 нанометра, никак не больше.

Мастер тут же отослал его к международной классификации, где нано – это частицы до ста нанометров. Иностранцы презрительно заявили, что умеют создавать частицы с размерами в 1–5 нм. Центи изрек: если тот же палладий – больше пятидесяти нанометров, то его свойства не отличаются от обычного «не нано» палладия.

Мастер на это изумился и прочел небольшую лекцию. О том, что частица того или иного металла, именно в пределах от 10 до 100 нанометров обладает наибольшими реакционными свойствами, активностью. И объясняется это тем, что у частицы размером до 100 нм количество внешних атомов пропорционально больше, чем число внутренних. А потому профессор Центи, мягко говоря, несет не то. Порог в 50 нм, установленный им для частиц платины – не более чем его пристрастное мнение. Итальянец, вспыхнув, заявил, что каждый день сам производит наночастицы металлов в 2–3 нм, а с большими размерами иметь дело считает нецелесообразным. Мастер парировал: как же тогда быть с международной классификацией? Более того, он заявил, что 2 нанометра – вообще не наночастица, поскольку 2 нм есть всего шесть молекул платины. А значит, мы имеем дело не с наночастицей, а с атомным кластером, изучение свойств которого относится к молекулярной химии. Далее он жестко спросил у Центи: получая наночастицы 2–3 нм, вы как-либо применили их, видели их свойства, измеряли каталитическую активность? Профессор Центи промолчал.

Тогда Мастер пригласил химика из Мессины самому приехать и поработать в него в институте, чтобы лично убедиться в качествах катализатора, на котором можно (но на иной установке и некоторыми дополнительными усовершенствованиями) разделять даже изотопы водорода.

– Есть большая разница между теоретической и практической деятельностью, – сказал Мастер. – Я создал промышленные производства металлов практически всей таблицы Менделеева и приглашаю делегацию к себе на производственный участок…

Далее Мастер повторил чьи то слова (ранее Стрелец уже где-то это слышал) о том, что один удачно поставленный эксперимент заменяет тысячи теоретических статей. А он ежедневно не просто производит наночастицы, как Центи, а работает с ними. Улыбаясь, Мастер протянул в подарок абсолютной европейской знаменитости, Мишелю Гретцелю, пластинку железа. Она гнулась и позволяла сворачивать себя как полиэтилен. Мастер попросил Гретцеля проверить этот материал в его институте. Это – нержавеющее железо, оно не взаимодействует с щелочами. А это и есть нанотехнологии.

Еще (в качестве подтверждения) Мастер поведал, что ему удалось без применения больших температур получить из бытового метана этилен (от 4 до 6 процентов). Тут же изобретатель уселся за хроматограф и пригласил всех к участию в эксперименте.

– И сегодня ни у кого в мире нет таких катализаторов, ибо для этого нужно, чтобы катализатор состоял из нанокристаллитов, выращенных из газовой фазы. Существует огромная разница между катализатором, сделанным из аморфного порошка, чем и являются наночастицы в пределах 2–3 нм, и тем, что состоит из активных кристаллитов, – заявил Мастер.

Он продемонстрировал темную маслянистую жидкость (широкую фракцию углеводородов, ШФЛУ), которую добыл из попутного нефтяного газа. На некоторых месторождениях, где на тонну нефти в воздух улетает все 800 «кубов» газа (0,6 литра жидких углеводородов в каждом), можно с помощью катализаторов увеличить добычу на 480–500 литров. При этом не требуется постройка огромных заводов за миллиарды долларов, не придется с огромными затратами собирать попутный газ на них. Нет – дешевые и эффективные катализаторы дают возможность сжижать попутный газ на месте, тут же смешивая полученную ШФЛУ с извлекаемым «черным золотом». А потом – использовать имеющиеся нефтепроводы.

С помощью тех же катализаторов во Всеволожске уже получали сжиженный газ из пропан-бутановой смеси. Причем очень просто: с помощью цилиндра от мотора, превращенного в компрессор. Где поршень (с катализатором в углублении), сжимая и разжимая пропан-бутановую смесь, дает на выходе жидкий газ. И его тоже можно смешивать с сибирской нефтью, делая ее легкой.

А какие перспективы открываются у газофазового метода при нанесении тонкого платинового покрытия на металлические изделия самой сложной формы! Не нужно никакого электролиза – идет именно газовое напыление.

Тогда Мастер предложил европейцам устроить сравнительные испытания итальянских и своих катализаторов. Но отклика, к сожалению, вновь не нашел. И вот что запомнилось Стрельцу: итальянец все время говорил, что их катализаторы – более «мелкозернистые». И вообще дешевле в производстве. Но ведь он совершенно выпускал из виду то, что газофазовая установка – это не просто производство катализаторов, но и, прежде всего, крайне дешевый способ добывать платиноиды. Да, сразу все, в смеси, в одном реакторе, причем с последующим разделением металлов. И это приносит огромное уменьшение издержек – просто в силу экономии времени и средств, в силу сокращения десятков технологических операций до одной-единственной, из-за сжатия всего цикла с многих месяцев всего до суток. Наш изобретатель старался объяснить: платину и прочие металлы этой группы газофазовым методом можно получать быстро, у самого месторождения, даже самого бедного, и тут же – делать дешевые катализаторы в массовом количестве. А сам газ регенерируется и вновь идет в дело. При этом размер в 60 нм – оптимальный, ибо, кроме прочего, обеспечивает износостойкость катализатора.

Мастер старался втолковать это итальянцу Центи. Мол, газофазовый метод во всем мире применяю только я. А везде платиноиды извлекают из руды и разделяют долгими, дорогими и экологически грязными – химическими методами.