Читать книгу "Охотник за смертью: Восстание - Саймон Грин"

Это страшная война, да и мир здесь суровый. Легких ран мы почти что не видим.

Наши запасы подходят к концу. Не хватает плазмы, анестезирующих и наркотических средств. Сестры присылают нам все, что могут, но в Империи нынче идет много подобных войн, и ресурсов нашего ордена не хватает на всех. Иногда этот госпиталь больше напоминает лавку мясника.

— Как давно идет эта война, Беа? — спросил Тоби доверительным тоном, изображая перед камерой, что это не интервью, а просто беседа.

— Уже много поколений, — мрачно ответила Беатриса. — Люди рождаются и умирают, так и не узнав в жизни ничего, кроме войны. Конечно, с тех пор как фабрика попала к Вольфам, борьба обострилась. Обе стороны только и думают, что о предстоящей церемонии. Когда мы заметили, что здесь происходит, мы убедили наш орден организовать на планете миссию. Если бы сестры представляли себе реальное положение вещей, они обязательно прислали бы нам помощь. Я в этом убеждена. Но Вольфы не дают нам связаться с нашим орденом.

— Расскажите, что это за война, — попросил Тоби, незаметно возвращая беседу в намеченное русло.

— Война примитивная. Все бои происходят в глубоких траншеях и подземных коридорах. И никаких изменений за долгие годы. В принципе обе стороны роют новые туннели, но там, под землей, живут представители местной фауны, а они не любят конкурентов. Сражаться на поверхности нельзя из-за погоды. Она меняется таким непредсказуемым образом, что невозможно ни орудия навести, ни замаскироваться. А когда ветер сильный, в воздухе болтается столько обломков железа, что лучи попросту рассеиваются, если стрелять не в упор. Поэтому в основном дерутся врукопашную, мечами. Иногда сражение выплескивается на поверхность на ничьей земле, между владениями Вольфов и территорией мятежников. Граница постоянно смещается то в одну, то в другую сторону, но положения дел это реально не меняет, поскольку силы сторон давно уже одинаковы. Хотя, конечно, появление церковных войск может нарушить этот баланс.

— Отряды бойцов-иезуитов подавили сопротивление на многих планетах, — сказал Тоби.

— На Техносе III все совсем по-другому, — просто сказала Беа. — Мятежники воюют на протяжении многих поколений и достигли больших успехов в этом искусстве. Черт, да за несколько веков они вывели породу настоящих воинов! И к тому же еще есть погода. Уже для того чтобы выжить в этом аду, надо быть сверхчеловеком. Теперь вы имеете представление о том, что такое война на этой планете. Постоянные жестокие стычки и море крови. Мы только потому не завалены ранеными по самую крышу, что большинство из них умирает еще по дороге. Летом их приканчивает жара, зимой — стужа, в остальное время — грозы или бураны. Но и тех, кто выдержал перевозку, хватает, чтобы обеспечить нас работой на круглые сутки. А когда кончаются обезболивающие средства, нам приходится оперировать без наркоза — несколько сестер держат пациента, а хирург в это время режет и сшивает, надеясь, что бедняга не погибнет от болевого шока.

Тоби чуть наклонился вперед, чтобы прервать Беатрису. Она уже начинала повторяться, так что пора было задавать следующий вопрос. Душа Тоби разрывалась надвое. С одной стороны, ему надо было собрать как можно больше материала. А с другой — поскорее вернуться на фабрику. Чем дольше они с Флинном здесь сидят, тем выше вероятность, что кто-нибудь заметит их отсутствие и сложит два и два.

— Как много у вас персонала, Беа? Вам кто-нибудь помогает?

— У нас два хирурга и пять сестер-сиделок. Раньше хирургов было трое, но третий не выдержал напряжения и сломался, так что мне пришлось отослать его домой. Он не хотел уезжать. Даже плакал, но я все-таки заставила его сесть в транспорт. Нам до сих пор никого не прислали взамен. Технос III в любом списке стоит одним из последних. Для большинства людей это просто название. Я сама приехала сюда лишь потому, что устала от дворцовых интриг и хотела настоящей тяжелой работы. Если бы я знала, во что ввязываюсь… то все равно бы приехала. Никогда не умела отворачиваться и делать вид, будто ничего не замечаю.

Что же касается нашего медицинского оборудования, то наш орден снабжает нас лучшим, что только может достать. Но эта техника, к сожалению, не рассчитана на такое количество раненых. Я живу в постоянном страхе, что в конце концов вся наша техника сломается. А здесь нет никого, кто смог бы ее починить! У Вольфов на фабрике — своя собственная больница. Там есть все, включая небольшой регенератор. Одна из тамошних сиделок нам симпатизирует. Время от времени, когда у нас кончаются все медикаменты, она потихоньку пополняет наши запасы, благослови ее Господь! — Беатриса вздохнула и покачала головой. — Хотите выпить, джентльмены?

Она запустила руку под стол и вытащила оттуда бутылку какого-то мутного спирта и две стеклянные пробирки. Тоби и Флинн вежливо отказались. Беатриса пожала плечами и плеснула себе изрядную порцию. Тоби жестом показал Флинну, чтобы тот продолжал снимать. Беа была идеальным объектом для документальной съемки. Человек, которого все знают и который знает всех, здесь, в центре событий! И при этом она еще может взглянуть на все со стороны и объективно оценить ситуацию. В довершение всего Беа не похожа на монахиню, и то, что она пьет, лишь подчеркнет это. Маленький, но очень полезный штрих. Публика не любит, когда святые слишком совершенны. Беа подняла пробирку к губам, и Тоби вдруг заметил, что у нее дрожат руки. Впервые в жизни ему стало стыдно. В отличие от Беатрисы он не принимал так близко к сердцу то, что здесь увидел. Беа брала на себя чужую боль, а Тоби был всего лишь наблюдателем, таким же бесстрастным, как камера на плече у Флинна. Он попытался сказать себе, что так и надо, что иначе он был бы плохим работником, но сегодня это прозвучало гораздо менее убедительно, чем обычно. Тоби с трудом отвлекся от своих невеселых размышлений. Беатриса опустила почти пустую пробирку.

— Боже, ну и отрава! — выдохнула она. — Но без этого я не смогла бы работать. Две из пяти сестер принимают амфетамин, а один из хирургов — законченный наркоман. Но я ничего не говорю им, пока они в состоянии работать. Всем нам нужно как-то поддерживать себя. Иначе мы бы и дня не выдержали, не говоря уже о ночи. Ночью тяжелее всего. По большей части наши пациенты умирают именно по ночам, за несколько часов до рассвета, когда кажется, что солнце не взойдет никогда. Не знаю, как долго я еще выдержу. Вы не представляете, как изматывает эта необходимость сражаться за каждую жизнь — даже если у больного легкие раны. А легких ран здесь почти не бывает. Здесь вообще ничего не делается просто. Возьмем, к примеру, помещение. Сестры прислали нам лучшую палатку, какая у них была. Но она, увы, не рассчитана на местные погодные условия. Летом здесь так душно, что трудно бывает шевелиться. А зимой так холодно, что я сама видела, как хирурги во время операции отогревают замерзшие пальцы в только что вскрытых животах своих пациентов.

Все мы здесь изменились. Вы же знаете, что я никогда не хотела быть монахиней. Мне просто нужно было убежище, чтобы не выходить замуж за Валентина Вольфа, а орден обеспечил мне такое убежище. Теперь я завишу от милости тех же Вольфов. Всю жизнь мне, как и многим моим предшественницам, было не до религии. Орден был для меня лишь способом достигнуть власти. И сюда я прилетела от скуки. Но, попав в этот ад, я наконец-то обрела Бога. Нельзя не верить в Бога, когда вокруг творится так много зла. Откуда иначе черпать силы?