Читать книгу "Цицианов - Владимир Лапин"

Наконец 29 ноября корпус Цицианова перешел границу Гянджинского ханства. Если во времена легендарные происходили поединки между героями-полководцами, то в данном случае борьба за крепость началась с письменной дуэли Цицианова и Джавад-хана. Российский главнокомандующий объяснил причины своего появления во главе войска: а) Гянджа принадлежит по праву России, поскольку ранее она составляла часть грузинского царства, ныне входящего в состав империи Романовых; б) в 1797 году город уже был занят русскими; в) тифлисские купцы, ограбленные подданными Джавад-хана, не получили компенсации. В случае безоговорочной капитуляции обещалось «неограниченное милосердие». Заканчивалось письмо грозным пассажем: «Буде сего не желаете, то ждите несчастного жребия, коему подпали некогда Измаил, Очаков, Варшава и многие другие города. Буде завтра в полдень не получу я ответа, то брань возгорится, понесу под Ганжу огонь и меч, чему вы будете свидетель, и узнаете, умею ли я держать слово»[711]. Ответ был выдержан в том же стиле: Джавад-хан писал, что это Грузия когда-то была под властью его предков, тогда как Гянджа никогда Грузии не принадлежала. Подданным России шесть лет назад он стал по принуждению и потому не считает себя связанным какой-либо присягой. На угрозы генерала хан ответил угрозами; заканчивалось письмо тоже красиво: «Ты предсказываешь мне несчастье, если я не приму твоего предложения; но я полагаю, что несчастье преследует самого тебя, которое завлекло тебя из Петербурга сюда»[712]. Понятно, что после такой переписки для Цицианова взятие крепости стало делом не только государственным, но и глубоко личным.

Когда войска подошли к Гяндже, выяснилось, что укрепления окружены обширными садами, проход через которые потребовал значительных усилий и заметных потерь (70 убитых и 30 раненых). До начала осады пришлось провести рекогносцировку: точных сведений о расположении укреплений не имелось. Разного рода карты и планы составлялись офицерами квартирмейстерской части, но отправлялись в Петербург для копирования, причем на самом театре военных действий не оставалось ни одного экземпляра. Цицианов писал в одном из рапортов по этому поводу: «Карты отсылаются в депо, как будто бы они там нужнее, чем генералу, который тут действует»[713]. Разведка переросла в серьезный бой. Обращает на себя внимание высокий процент убитых. Единственное объяснение тому — при крайнем ожесточении сторон у раненых было мало шансов на выживание.

После установления полной блокады города и интенсивной бомбардировки русское командование возобновило переговоры. Новое письмо к Джавад-хану выглядело заметно мягче, но содержало требование дать определенный ответ в течение суток. Вместо извещения о сдаче парламентер принес ответ правителя Гянджи, в котором тот требовал уважительного к себе отношения: «Завтра день субботний, празднуемый жидами. Человека к вам не отправлю. Послезавтра, в воскресенье, отправлю к вам одного человека; ежели вы хорошо будете предлагать, я тоже взаимно хорошо буду отвечать». Цицианов вновь пригрозил штурмом, но Джавад-хан тянул время, соглашаясь вести переговоры через доверенное лицо. Они еще два раза обменивались посланиями. В последнем Цицианов пообещал после взятия города предать хана позорной смерти, а тот ответил, что погибнет, защищая стены. Видя, что угрозы на правителя Гянджи не действуют, князь переменил тон и выдвинул следующие условия: немедленная сдача крепости, присяга на подданство, дань размером 20 тысяч рублей в год, снабжение провиантом войск в Шамшадильском уезде, отказ от притязаний на этот уезд, выдача сына в аманаты. При соблюдении этих условий хан и его потомки оставались правителями в своих владениях. Однако и это предложение было отвергнуто. Одной из причин упорства Джавад-хана было бедственное положение русских войск: недостаток продовольствия и фуража, холод и болезни рано или поздно должны были вынудить их снять осаду. Но Цицианов не уходил восвояси не только потому, что это был бы «неслыханный для непобедимых российских войск стыд». Многочисленные перебежчики сообщали ему, что город держится из последних сил: хотя муки запасли достаточно, не хватало дров для выпечки хлеба и отопления жилых помещений. Водоводы были забиты мертвыми телами; жители или умирали от жажды, или пили тухлую воду и умирали от кровавого поноса.

Тем не менее «пересидеть» гянджинцев русское командование не надеялось — собственные силы были на исходе. Поэтому в ночь на 3 января 1804 года был назначен штурм. При разработке диспозиции Цицианов проявил себя опытным и дальновидным военачальником. Прежде всего он убрал из боевых порядков мусульманскую милицию, опасаясь, что в темноте она может переметнуться на сторону противника и наделать много бед. Войска были разделены на две колонны. Первую, под командой генерал-майора Портнягина, составили Кавказский гренадерский и Севастопольский полки. Они должны были прорываться в город через брешь, образовавшуюся после бомбардировки. Колонну из двух спешенных эскадронов нарвских драгун и двух батальонов 17-го егерского полка вел полковник Карягин. Всем солдатам было приказано щадить женщин и детей, запрещалось грабить дома до конца боя. Кроме того, для отвлечения внимания защитников две небольшие группы должны были имитировать приступ. Эти «фальшивые» атаки егерских команд под командой поручиков Никшича и Егулова помогли оттянуть значительные силы противника от места основного боя.

Сначала дело шло успешно — под покровом темноты атакующим удалось незамеченными подойти к самой стене, но тут защитники крепости стали кидать так называемые «подсветы» — пропитанные нефтью зажженные бурки, расстреливая тех, кто карабкался по лестницам. Несмотря на это, солдаты 17-го егерского полка сумели взобраться на стену и захватили две башни. При взятии одной из них Джавад-хан погиб в рукопашной схватке, защищая орудие, — он исполнил свое обещание. Прорваться сквозь брешь в стене не удалось — там скопилось множество защитников. Тогда Портнягин приказал приставить лестницы и по ним взбираться на стены. Первая попытка не удалась, но когда русские егеря своими меткими выстрелами загнали персов в укрытие, несколько солдат вместе с Портнягиным оказались наверху. Вскоре защитники опомнились и стали выбивать всех, кто появлялся на стене. Так погиб поручик Кейт, пуля сразила наповал майора Бартенева. Только подполковник Симанович сумел уцелеть под свинцовым дождем и выручить Портнягина, который с трудом отбивался от наседавших врагов. Тем временем вторая колонна сломила сопротивление защитников главной башни и подняла на ней русское знамя. Другую башню захватили егеря под командой полковника Лисаневича.

Они попытались открыть ворота изнутри, но персы предусмотрительно завалили двери громадными каменными глыбами. Пришлось вводить подкрепления по лестницам, уже установленным в разных местах. Через час вся стена и башни на ней оказались заняты русскими. Но дело еще не было кончено: выходы из башен были очень узкими, и спуститься в город с восьмиметровой стены оказалось невозможно, тем более что снизу велась интенсивная стрельба. Тогда солдаты перетащили через стены лестницы и по ним обрушились на головы защитников Гянджи. Здесь сопротивление прекратилось, благодаря чему военнопленные и мирные жители избежали расправы. Но в одном месте резни избежать не удалось. Около пятисот человек заперлись в мечети, еще не зная о том, что победители проявляют неслыханную в их краях милость к побежденным. Все бы закончилось миром, но кто-то сообщил солдатам, что в мечети засели горцы, причастные к уничтожению роты егерей под командой капитана Секерина весной 1803 года. Как было сказано в официальном рапорте, «одно название лезгин было сигналом смерти всех бывших в мечети». Это стало одним из первых проявлений того феномена, который мы выше уже назвали «приватизацией войны» и который стал одной из особенностей боевых действий на Северном Кавказе вплоть до второй половины XIX столетия. «Приватизация войны» выражалась в специфическом поведении солдат и офицеров, в высоком уровне личной и корпоративной мотивации. Приказ командования сохранял значение побуждающего импульса, но терял роль абсолютной доминанты, а часто явно отходил на задний план. Подобно тому как отдельные туземные роды и племена имели «традиционных» врагов, у полков Кавказского корпуса, долгие годы воевавших с одними и теми же противниками, месть за убитых товарищей становилась главной движущей силой. При столкновении с «незнакомым» неприятелем солдаты исполняли присягу, степень их жестокости определялась горячкой боя. При встрече же с врагами «заклятыми» ситуация была иной — раненых добивали, пленных не брали. За жестокое избиение егерей в районе Кварели своими жизнями платили сотни горцев во всех случаях, когда солдаты по какой-то причине считали, что их противники — «те самые ироды». Не обошлось без эксцессов и в других местах. Участвовавшие в штурме грузины-милиционеры припомнили гянджинцам, что именно те вместе с эриванцами зверствовали в Тифлисе в 1795 году. Грузинский царевич Давид, современник событий, писал о разорении Гянджи: «…Так как грузины имели злобу на жителей оного, то князь Цицианов не мог воспрепятствовать оным грабить и разорять город, где большая часть жителей мужского полка побита, а женского взята в плен, а сам хан умерщвлен»[714].