Читать книгу "На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг"

В 12.15 ночи, к довершению печальной картины коллективного сумасшествия, какой-то идиот сорвал пожарную сигнализацию.

Пренеприятнейший рев мог дать фору реактивному двигателю челнока «Коламбия». Замкнутое бетонное пространство с невысокими потолками усиливало эффект конца света – звук детонировал от стен и разрушал до основания остатки зэковских мозгов.

Я обеими руками, совсем по-детски, зажал уши и выбежал в мигающий пожарными огнями коридор. По нему уже шлындали злые на весь мир зольдатены и загоняли каторжан по камерам. Неподалеку от меня через возбужденную толпу пробирались наверх Рома Занавески и Алик Робингудский, причем обычно спокойный Алик ругался матом и обзывал наших соседей «зверями».

Слившись с толпой беженцев, я просочился в свою камеру, не раздеваясь залез под одеяло и притворился спящим.

Ровно через минуту дверь распахнулась от громкого удара подкованного ботинка. На пороге стояли два дуболома и пытались рассмотреть наши лица.

«Вставай, пьяная жопа, по тебе «дырка» скучает!» – вежливо обратились они к «хорошенькому» и слабо понимающему, что к чему, ЭмТи. Вслед за ним в «спецмедслужбу» отправили доминиканца Эдама.

Я слышал крики охранников, доносившиеся из коридора и соседних камер, – зачистка шла ударными темпами. Любитель потусоваться Л. Трахтенберг избежал праздничной экзекуции просто чудом.

В ту незабываемую ночь только из моего отряда в карцер загремело человек сорок. Старожилы такого припомнить не могли – обычно менты закрывали глаза на новогоднее «безумство храбрых»…

…Часам к четырем утра мой «билдинг» начал постепенно приходить в себя. В ватерклозетах опять закурили злые табаки и марихуану, а из кабинок снова раздавалось еде слышное чириканье по контрабандным мобильникам: «Happy New Year, baby!»[430]

За окном лаяли собаки охраны…

В душевой радостно «трудилась» Анжелина Джоли…

Падал снег…

Глава 32

Товар – деньги – товар

Доллары США в тюрьме Форт-Фикс хождения не имели. Вместо них миллионы разноцветных «fleur du mal» – «цветов зла», в изобилии населявшие казенные дома Америки, пользовались валютой попроще. Роль денег выполняли рыбные консервы из макрели и почтовые марки USA First Class[431].

В доисторические табачные времена, краешек которых я застал в своей первой кутузке, – тюрьме графства Эссаик, взаиморасчеты зэков производились сигаретами Marlboro. С введением запрета на табакокурение в американском ГУЛАГе, никотиносодержащая валюта почила в бозе.

Раньше, к своему великому гастрономическому стыду, о славной заморской рыбке «mackerel»[432] я и слыхом не слыхивал. Последующие исследования пенитенциарного ихтиолога Трахтенберга выявили ее близкое родство с привычной уху и желудку скумбрией. Тем не менее оценивать товар или услугу я однозначно предпочитал в «мэках»: one mack, three macks, twenty macks, etc[433]… Обзывать твердую и свободно конвертируемую тюремную валюту «макрель» именем ее черноморской родственницы у меня не поворачивался язык. По лингво-экономическим понятиям «скум» как денежная единица звучала совершенно негламурно.

Для удобства «мэк» приравнивался к доллару: 1 mack = $1. Поэтому достаточно часто цены объявлялись в условных единицах – «тюремных долларах»: It will cost you six dollars»[434]. Все понимали, что речь идет не о зеленых казначейских билетах, а об упаковках скумбрии-макрели.

Как и любая уважающая себя валюта, обслуживающая страну Зэковию с двумя с половиной миллионами населения, «мэки» и почтовые марки знали свои взлеты и падения. Ничто политэкономическое нашим у.е. было не чуждо.

В зависимости от общей денежной наличности за колючей проволокой, удачи или неудачи нелегальных операций, ответных действий ментов, а также – самое главное – общего повышения мировых цен «на улице», братва знала об инфляции не понаслышке.

Раз в полгода цена на малюсенький пакетик макрели в тюремном ларьке росла центов на 15–20 и последнее время стабилизировалась на отметке в $1.75.

Старший брат рыбной валюты – блок самоклеющихся почтовых марок первого класса – тоже периодически обесценивался за счет повышения цен, исходящего от Главного Почтмейстера США. Из-за этого у нас водились марки двух номинаций. Блок «старых» марок стоил 5 у.е. (то есть «долларов» или «мэков»). «Новый» уходил по 7 у.е. за «книжку». Многофункциональное и многозначное слово «book» в данном конкретном случае означало двадцать скрепленных между собой марок с флагом США. Типичный вопрос: «How much would it cost?[435]» Традиционный ответ: «Four books». То есть четыре блока марок.

Тюремная фарца продавала «книжки» с марками дешевле, чем местный ларек.

Из-за ограничений (три блока в одни руки) и концентрации капиталов в хавырках у местных соросов стоимость марок падала на доллар с лишним, как только зэк отходил от заветного окошка.

Куда в конечном итоге девались «книжки», я так и не понял. На почтовые и бытовые расходы бывшие разбойники тратили не так уж и много. Большинство марок, по моему мнению, уходило на азартные игрища, ибо ставки за столами местных катал иногда превышали десятки и сотни тюремных долларов.

Несмотря на осторожные попытки, раскрыть «военную тайну» у меня не получилось: «Russia, mind your own business![436]».

На роль Вл. Квинта или К. Маркса я не претендовал. Поэтому в «Тюремном романе» протагонист занимался констатацией финансовых фактов, выступая в скромной роли счетовода Вотрубы.

Каждому – свое.

Лучше всех в тайной пенитенциарной экономике разбирался мой умнейший друг Максимка Шлепентох.

Поскольку любая купля-продажа и всяческие «quid pro quo»[437] карались заключением в карцер, то все операции с у.е. проводились по-большевистски подпольно.

По утопической задумке Федерального бюро по тюрьмам наше существование «за решеткой» должно было приближать зэков к безденежному коммунизму.

В очень многих вопросах им это вполне удавалось.

Мне лично заточение в Форте-Фикс напоминало предпоследнюю стадию «главной общественно-политической формации» – развитой социализм.