Читать книгу "Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке - Евгений Горбунов"

Но это было в 1936-м. А в 1940-м в Управлении Зорге верили. Начальник Управления, герой испанского неба и Герой Советского Союза прославленный летчик комдив Проскуров не был разведчиком и в разведке не разбирался. Но в людях он, очевидно, разбирался. Проскуров не знал токийского резидента, но он верил разведчику и свою веру подчеркивал в спецсообщениях, адресованных Сталину. Поэтому в этих документах стояла фраза: «По агентурным данным, заслуживающим доверия…». В обзорных документах разведки такая фраза означала высшую степень доверия разведчику.

В 1940-м информация Зорге высоко оценивалась в Центре. А как он сам оценивал свою работу и в каких условиях приходилось работать группе с началом Второй мировой войны? В какой-то мере ответ на этот вопрос дает подборка новых документов о группе Зорге, опубликованная в журнале «Новая и новейшая история» (№ 2 за 2000 год). В письме «Директору», то есть начальнику Разведупра, он пишет: «У меня такое впечатление, что лучший период моей работы здесь на месте уже прошел совсем, или, по крайней мере, на долгое время. Пока не будет иметь место новая ориентация или полная реорганизация, ничего добиться нельзя будет. Вернейшим я считаю – новые начинания с новыми силами. Мы постепенно становимся использованными, не нужными в отношении наблюдательных учреждений и важных лиц». Но для полной реорганизации разведывательной работы и всей группы нужны были новые люди, а их не было. За шесть лет существования группы ее основной состав, определенный еще при разработке операции «Рамзай», практически не изменился. В 1935-м сменили радистов, а в 1936-м в Токио на помощь Зорге отправили «Ингрид» (Айно Куусинен). В 1936-м в качестве транзитного резидента в Шанхай отправили «Алекса» (Боровича). И это вся помощь Центра за шесть лет. Но если учесть, что «Алекс» был отозван и арестован в июле 1937-го, а «Ингрид» была отозвана и арестована в конце 1937-го, то никакой помощи людьми в 1937—1940 годах Центр группе «Рамзай» не предоставил. Поэтому упрек Зорге «Директору»: «Мы должны были много лет тому назад получить помощь, которая бы потом развилась в смену и привлекла бы новых помощников» – был вполне справедливым.

Но помощи не было. После разгрома центрального аппарата военной разведки в 1937-м опытных кадров Москва не имела. В Токио в помощь Зорге нельзя было послать новичков, не имевших нескольких лет стажа нелегальной разведывательной работы – провал был бы неизбежен. Даже такому опытному нелегалу, как Зорге, понадобилось несколько лет для акклиматизации в такой специфической стране, как Япония. Опытные кадры нелегалов Разведупра были перебиты, а те, что остались в живых (Радо, Треппер, Штёбе, Рут Вернер), нужны были в Европе. Именно там после начала Второй мировой войны находился главный фронт советской военной разведки. При всем значении Токио дальневосточное направление деятельности военной разведки было все же вспомогательным. Была и еще одна причина, почему группа Зорге не получала помощь людьми из Центра. После ареста начальника восточного отдела Карина из него выбили показания, что он немецкий шпион и выдал группу «Рамзая». Начальник японского отделения полковник Покладек после ареста был обвинен в том, что он японский шпион и также выдал группу «Рамзая». Преемник Покладека майор Сироткин был арестован в 1938-м, и из него тоже выбили показания, что он японский шпион и якобы тоже выдал группу «Рамзая». Но трижды выданная группа продолжала успешно работать. И в Центре решили, что группа или «под колпаком», или перевербована. Использовать информацию такой группы можно после тщательной перепроверки по другим каналам, а вот пополнять людьми, тем более опытными – незачем.

Знал ли очередной начальник Управления генерал Проскуров об этих показаниях? Может быть, знал, а может быть, и нет. Но генерал верил Зорге, и хотя не был профессиональным разведчиком, но понимал, что после такой длительной работы на одном месте резидента надо отзывать. Но равноценной замены резиденту не было, да в той обстановке и быть не могло. Поэтому Зорге должен был продолжать работу. Такой вот парадокс. И резолюция на письме Зорге была достаточно дипломатичной: «Основательно продумать, как компенсировать отзыв Рамзая. Составить телеграмму и письмо Рамзаю с извинениями за задержку с заменой и изложением причин, по которым ему необходимо еще поработать в Токио. Рамзаю и другим членам его организации выдать единовременную денежную премию».

Очевидно, ничем, кроме какой-то суммы «амов» (американских долларов), нелегалов поощрить не могли. Разведчики в те годы награждались очень скупо. Как правило, чтобы получить орден Красного Знамени (для разведчика довоенного периода – высшая награда), надо было провалиться, сесть, отсидеть, а потом вернуться на родину. Какие чувства испытывал Зорге, получив сообщение о премии, – неизвестно. Через год в беседе с Сергеем Зайцевым он с горечью заявил, что он и его друзья работают на Советский Союз не ради денег. Конечно, для разведчика такого класса мелкая денежная премия за шесть лет смертельно опасной работы была оскорблением, но вряд ли московские руководители это понимали. Но его ответ был сдержанным и немного ироничным. Стоит привести это письмо полностью: «Дорогой директор! Получил Ваше указание – остаться здесь приблизительно еще на год. Как бы сильно мы ни стремились отсюда домой, мы, конечно, выполним Ваше указание и будем продолжать здесь работу. С благодарностью принимаем выданную Вами особую сумму для отдыха и отпусков. Единственная трудность состоит в том, что нелегко будет получить отпуск. Если мы пойдем в отпуск, то это сейчас же понизит нашу информацию».

Зорге еще раз вернулся к проблеме замены через год. Обстановка изменилась, и он еще раз проанализировал ее в подробном письме новому начальнику Разведупра генерал-лейтенанту Голикову. 22 июля 1940 года он писал о болезни Клаузена и невозможности выполнения им в прежнем объеме легальной и нелегальной работы. Поэтому, отмечал Зорге, вопрос о его ассистенте должен быть поставлен в такой плоскости, чтобы последний мог его разгрузить не только на время болезни, но сумел бы по его указаниям здесь твердо легализоваться и одновременно постепенно принять на себя всю работу Фрица. Необходимо, чтобы Фриц самое позднее в начале будущего года после передачи своего легального дела и воздушной работы мог бы поехать домой для серьезного лечения и отдыха. Изменилась обстановка и для «Жиголо» (Вукелича). После поражения Франции он потерял аккредитацию агентства «Гавас» и журнала «Ви», и его положение стало шатким. Чтобы подыскать что-то новое для легализации, ему необходимо было обязательно съездить на родину «в отпуск». Но эти предложения не были приняты в Москве. Когда сгущались тучи у западных границ, было уже не до «отпусков» и ассистентов.

В этом же письме Зорге писал и о себе. Писал, что до конца европейской войны останется на своем посту. Но, по мнению «здешних немцев», война в Европе скоро кончится, и Зорге, естественно, беспокоился о том, что он будет делать после войны. Неожиданно исчезнуть из Токио, не вызвав серьезных подозрений, он не мог. И ему нужно было время, чтобы без ущерба для разведки и без потерь среди своих товарищей сойти со сцены. Поэтому «Директору» и был задан основной вопрос, вполне естественный для того времени: «Могу ли я рассчитывать сразу же по окончании войны вернуться в Центр, где бы я мог, наконец, остаться и закончить раз и навсегда свое цыганское существование… Наступает уже время дать мне с моим опытом осесть на какой-либо работе в Центре…» Как видно из этого большого письма, желание работать в центральном аппарате военной разведки у Зорге было. И профессионал с его опытом и стажем нелегальной работы был бы незаменимым сотрудником Центра при том кадровом голоде, который вызвали репрессии 1937—1938 годов. Но такое перемещение из Токио в Москву было возможно только в том случае, если бы война в Европе действительно закончилась в 1940 году, как предполагало большинство немцев, живущих в Японии. В конце 1940 года, когда появилась первая информация о подготовке Германии к войне с Советским Союзом, вопрос о возвращении в Москву отошел на задний план и больше не поднимался.