Читать книгу "Как боги - Юрий Поляков"

Гаврюшина. А как же твой художник?

Алена. Он не умеет рисовать. Правда, красивое кольцо? Это мне Артем подарил.

Непочатый (рассматривает камень на кольце). Так можно сорить только чужими деньгами.

Гаврюшин. Артем — реалист! За это надлежит выпить!

Гаврюшина. Шампанское кончилось. Больше ничего нет.

Гаврюшин. Столько лет живешь с пьющим мужем и не знаешь, что мы, алкоголики, всегда делаем запасы, как белочки — на зиму.

Гаврюшина. И где у тебя дупло, белочка?

Гаврюшин. Никогда не догадаешься!

Делает знак, и Китаец, достав из жертвенника бутылку водки, почтительно подает ему.

Непочатый. Как можно! После шампанского водку!

Гаврюшин. Мне можно. Я эклектик.

Картина вторая

Та же гостиная. За окном видна желтеющая липа. За столиком сидят Гаврюшин и Китаец. Они пьют из маленьких чайных чашечек.

Китаец. Сиятельный господин, прошу, не продавай последний жертвенник! Не хочу покидать твою семью. Я привык к вам, как месяц к шуршанию ночного тростника.

Гаврюшин. Не волнуйся, мой благородный друг! Без тебя и я, как утреннее озеро без тумана. Не продам. В деньгах мы теперь не нуждаемся. Алена вышла за богатого и достойного мужа. Знаешь, где играли свадьбу?

Китаец. В кипарисовом павильоне?

Гаврюшин. Подымай выше — в «Метрополе»! (Мечтательно.) Какая была закуска! Ты видел когда-нибудь осетра размером с торпеду?

Китаец. Никогда!

Гаврюшин. Но люди, знаешь, стали меньше пить. На столах осталось столько водки, что я плакал, когда уходил…

Китаец. Рисом посыпали новобрачных?

Гаврюшин. У нас принято пшеном.

Китаец. Рисом надежнее. Говорят, ты произнес речь, достойную древних мудрецов!

Гаврюшин. Ну, это, конечно, преувеличение, однако несколько занятных мыслей мне действительно пришло в голову…

Китаец. Сиятельный господин, я сгораю от любопытства, как свеча юноши, который за полночь читает «Проделки праздного дракона»!

Гаврюшин. Я уж и позабыл, что говорил тогда. Погоди! Ну, вот хотя бы такая мыслишка: «Счастливый брак — это сложение судеб, несчастный брак — вычитание».

Китаец. О, мой мудрый господин, я должен это записать для потомков!

Китаец разворачивает свиток, отвинчивает крышку тушницы, достает кисточку и чертит иероглифы. Гаврюшин любуется его искусством.

Гаврюшин. Ты отменный каллиграф!

Китаец. Меня учил великий Гао Фэ! А еще? Что ты еще сказал, мудрый господин?

Гаврюшин. Еще? Ну вот, хотя бы… «Женщина намного лучше того, что ты о ней думаешь, но гораздо хуже того, что ты о ней не думаешь»…

Китаец несколько мгновений смотрит на Гаврюшина, тщетно пытаясь понять смысл сказанного, потом записывает.

Китаец. Глубоко, как горное озеро!

Входит Гаврюшина.

Гаврюшина. Опять пьешь?

Китаец убегает за ширму.

Гаврюшин. Я пью чай.

Гаврюшина. Чай? (Подносит чашку к носу, морщится.) Леня, доктор сказал, твоей печенью можно пугать студентов!

Гаврюшин. Вера, не волнуйся, медицина развивается так стремительно, что скоро люди будут умирать практически здоровыми. А что там молодожены?

Гаврюшина. Собираются в свадебное путешествие. Обещали заехать — проститься. Леня, приди в себя! После того, что ты отчудил на свадьбе, пусть хоть перед отъездом они увидят тебя в человеческом состоянии!

Гаврюшин. Я действительно наговорил лишнего?

Гаврюшина. Неужели не помнишь?

Гаврюшин. Конечно помню! Пятнами…

Гаврюшина. А как ты утверждал, что моногамия — это подвиг без награды, помнишь?

Гаврюшин. Я? На свадьбе? О Боже! Пойду — прилягу… (Удаляется в спальню.)

Гаврюшина (неуверенно подходит к телефону, колеблется, снимает трубку и не решается набрать номер; наконец набирает; в трубку). Алло, Марк Захарович? Добрый день… Это Гаврюшина. Узнали?.. Нет-нет, с Аленой все в порядке. Вышла замуж. Представьте себе… На этот раз помощь нужна мне… Восемь недель… Да, понимаю, что это большая радость. Особенно в моем возрасте… Я все обдумала… Спасибо, буду ждать вашего звонка! (Кладет трубку, ходит по комнате.)

Раздается звонок в прихожей. Она открывает. Вваливаются Алевтина Мак-Кенди в трауре и понурый Макс.

Мак-Кенди. Зашла попрощаться! Где этот штопаный Цицерон?

Гаврюшина. Болеет.

Мак-Кенди. Еще бы! Все выпили — на то и свадьба. Я тоже утром не могла вспомнить, с кем уехала…

Максим. Со мной.

Мак-Кенди. С тобой? Значит, старею. Но Ленька отчердачил! Во-первых, так долго не говорят. Люди раз пять хряпнули, пока он тост приканчивал. А что городил? (Передразнивая.) «Господь очень смеялся, когда придумывал способ размножения для людей!» Нет, я согласна: чем меньше любишь мужика, тем глупее выглядит то, что вытворяешь с ним в постели. Но зачем на свадьбе-то? Перед первой брачной ночью? Алена еще не беременна?

Гаврюшина (вздрогнув). Нет, кажется…

Мак-Кенди. Странно. Раньше девушки выходили замуж невинными. Иногда. А теперь чаще всего — беременными.

Гаврюшина. Она мне ничего не говорила.

Мак-Кенди. Не важно. Был бы муж — ребенок напихается. А ты, обормот, когда женишься? До пенсии гулять собираешься, пока стручок не отсохнет?

Максим. Мама…

Мак-Кенди. Что-о-о?

Максим. Прости, Тина, но я еще не встретил женщину, удовлетворяющую моим требованиям.

Мак-Кенди. Ты сначала сам удовлетвори хоть одно требование женщины, лузер! Да, Верочка, все забываю спросить: идет мне траур?

Гаврюшина. Стройнит.

Мак-Кенди. И бодрит!

Гаврюшина. Что я такое говорю! Прими еще раз мои соболезнования!

Мак-Кенди. Да ладно! В идеале женщина так и должна жить: замужество — траур — замужество — траур… Белое — черное — белое — черное…

Гаврюшина. Алевтина, извини, на свадьбе не удалось поговорить. Как же это случилось? Так неожиданно…