Читать книгу "Подземка - Харуки Мураками"

Многие пострадавшие говорят: «Я глубоко ненавижу „Аум Синрикё“». Однако эти люди, хоть и говорят о своей ненависти к «Аум», не знают, куда в реальности ее направить и потому остаются в нерешительности. Короче говоря, они не знают, против кого направить свой гнев и ненависть, не знают то место, где их чувства могут реализоваться. И причина в том, что они до сих пор не могут понять точного происхождения этого насилия. В этом смысле неведение делает зариновый инцидент и землетрясение в Кобэ похожими друг на друга.

В зависимости от точки зрения эти два события могут рассматриваться как две стороны одного крупного акта насилия, направленного против Японии.

И оба они, приняв форму кошмарного взрыва, обрушились на нас изнутри — буквально из-под наших ног — и одновременно до ужаса четко обнажили противоречия и слабости, таящиеся в нашей социальной системе. Наше общество в реальной действительности показало себя слишком бессильным и беззащитным против внезапно налетевшего свирепого насилия. Мы не смогли предсказать его приход, не смогли заранее к нему подготовиться, равно, как и не смогли умело и эффективно противостоять ему, когда оно обрушилось на нас. Совершенно явно «наша сторона» проиграла.

Иными словами, сила нашего воображения = повесть, которой мы владеем в обычное время (или думаем, что владеем) не смогли выдвинуть набор общих ценностей, который мог бы эффективно противостоять обрушившемуся на нас свирепому насилию. Это не произошло тогда, и, судя по всему, положение не улучшилось и сейчас, спустя два года.

Конечно, в ходе этих трагических событий самопроизвольно проявились и некоторые положительные тенденции. Например, сразу после землетрясения в районе Кобэ-Осака возникли состоявшие в основном из молодежи добровольческие дружины, активно проявившие себя в спасательных работах; во время инцидента в метро можно было наблюдать сцены, когда сами пассажиры оказывали помощь пострадавшим. Необходимо также отметить, что служащие метро в условиях полной неразберихи проявляли мужество по спасению пассажиров, рискуя собственной жизнью. (Здесь я хотел бы вновь выразить соболезнование в связи с погибшими служащими метро.) За некоторыми исключениями, персонал метро, находившийся в то время в зоне бедствия, проявил дисциплину, работоспособность и высокие моральные качества, которые заслуживают восхищения.

Однако хоть и имели место приведенные выше позитивные моменты, за их счет нельзя списать общую растерянность системы. Если говорить о зариновом инциденте, я не думаю, что руководство метрополитена, Управления пожарной службы, Главного полицейского управления приняли быстрые и эффективные меры, которые могли бы сравниться с действиями, предпринятыми с риском для жизни работниками этих ведомств на месте событий. Это относится как к тому времени, так и к позиции, которую они занимают сейчас.

Когда я в процессе сбора материалов для этой книги беседовал с одним из сотрудников метрополитена, он мне с усталым видом сказал: «Не пора ли это[112]уже прекратить? Все уже хотят забыть об этом инциденте. У нас есть пострадавшие, все они получили серьезные травмы. Поэтому оставьте их в покое».

Однако хорошо ли будет, если все успешно забудут инцидент? Это правда, есть немало служащих метро, которые хотят его забыть. Но есть и не только они.

«Мы не хотим, чтобы общество так просто об этом забыло», «этот инцидент нельзя так просто забывать», — звучат мощные голоса других. И только мертвые не могут ничего сказать…

Конечно, если неожиданно возникает инцидент подобного масштаба и сложности, трудно избежать паники и ошибок. Поэтому, как видно из свидетельских показаний, собранных в этой книге, как в Управлении метрополитеном, так и в Управлении пожарной охраны и полиции были совершены маленькие и большие ошибки в оценке ситуации. «Почему это случилось? » — ломают себе головы во многих местах.

Однако у меня нет намерения подвергать критике отдельных конкретных лиц за подобные ошибки. Также я не хочу сказать, что «ничего нельзя было сделать». Но если внимательно разобраться в каждом отдельном случае, всегда можно найти смягчающие обстоятельства. Конечно, мы не должны игнорировать отдельные ошибки, но значительно более важно то, что наша система преодоления кризисных ситуаций ненадежна и неадекватна. Ошибки, совершенные на месте трагедии, являются производными этой системы.

Но гораздо больше беспокоит меня обстоятельство, что причины и те, кто несет ответственность за многие ошибки, сделанные в тот день, а также результаты, к которым они привели, до сих пор в полной мере не раскрыты широкой общественности. Другими словами, здесь проявилась суть японской системы — нежелание раскрывать совершенные ошибки, выносить сор из избы. Поэтому сбор материалов был чрезвычайно ограничен оговорками типа «материалы находятся в суде», или «это относится к компетенции правительства».

Я неоднократно обращался к компетентным лицам с просьбой об интервью и слышал в ответ: «Я сам, по возможности, готов сотрудничать, но вот начальство… » Вероятно, все потому, что если кто-то начнет говорить откровенно, можно будет определить, кто должен нести ответственность. Поэтому и было издано распоряжение не давать интервью. Однако во многих случаях это было не жестким приказом, а лишь мягким намеком со стороны вышестоящего лица. «Все ведь уже позади, поэтому лучше посторонним ничего лишнего не рассказывать… » Но этот намек понимают все, кого это касается.

При работе над «Хрониками Заводной Птицы» я провел тщательное исследование инцидента 1939 года при Номонхане[113]. По мере изучения материалов, имеющих отношение к этому событию, я все больше поражался неряшливости и глупости системы управления тогдашней императорской армией. Почему подобная бессмысленная трагедия замалчивается историей? Однако то, что я испытал во время сбора материалов о зариновом инциденте, говорит о том, что общественная система, направленная на сокрытие фактов и избежание ответственности, с тех времен не изменилась.

В той войне простой солдат с оружием в руках больше всего страдал, подвергался постоянной опасности, испытывал на себе все ужасы, за что не получал никакой компенсации. Находящиеся в тылу командующий и штабные офицеры не брали на себя никакой ответственности. Для них главная задача состояла в том, чтобы «сохранить лицо», не признать свое поражение и замять собственные тактические промахи. Явные неудачи на переднем крае, которые нельзя замять, относились на счет полевых командиров, которых подвергали строгим наказаниям и вынуждали делать харакири. Информация, которая могла бы прояснить положение, объявлялась военной тайной, и под этим предлогом не публиковалась.