Читать книгу "Книга из человеческой кожи - Мишель Ловрик"

Но он не выложил карты на стол и не сказал мне, что задумал. Не проронил ни словечка и насчет того, почему мы едем именно сейчас.

— КОГДА ты сможешь уложить мой сундук? КОГДА ты уберешь это тупое выражение со своей рожи?

Да, в те дни я буквально бредил наяву. Потому как я нарисовал себе мечту: тот таинственный план успешно выполнен, и Санто с Марчелло счастливо и благополучно живут в Арекипе. Что они поженились и ждут прибавления в семействе.

Я должен был нарисовать себе мечту. Писем до сих пор не было, страсти Господни. Воцарилось молчание смерти. Я прямо кипел от этого. Оно душило меня.

Я до того разнервничался, что решил наведаться в гости к Сесилии Корнаро, чтобы рассказать ей про портрет. Но той не было дома — очередная записка гласила: «Уехала в Кадис рисовать младших Бурбонов. Накормите кота». Дверь ее мастерской была открыта, ну, я и вошел. Зверюга был внутри и выглядел страшно недовольным. Я зашел в лавку мясника по соседству и купил ему потрохов за его страдания, и он снизошел до того, что сожрал их в моем присутствии. Я погладил его по большой старой голове и оглядел студию.

На двух мольбертах все еще стояли портреты. На одном был изображен знаменитый английский милорд, тот самый озорник, поэт Байрон, про которого говорили, что он был возлюбленным Сесилии Корнаро. Судя по тому, как он выглядел, про него говорили правду. Второй был мне неизвестен, но она нарисовала небольшое развевающееся знамя в старом стиле чуточку пониже его груди. На нем было написано: «Доктор Руджеро из Стра». Он казался несчастным, исполненным скептицизма стариком и подносил к свету маленькую бутылочку с коричневой грязью внутри, держа ее за горлышко. Я с удивлением увидел прикрепленную к мольберту расписку на крупную сумму от одного из этих торговцев книгами, готовых продать родную мать, которых так привечал Мингуилло.

Вернувшись домой, я застал в своей комнате Анну. Она стояла на коленях, а рядом на полу лежала стопка моего выглаженного нижнего белья. Она выстилала бумагой дно моего маленького дорожного сундука.

— Мужчины не умеют собирать вещи, — заявила она.

И тут на самом дне я заметил кое-что интересное, как раз перед тем, как она начала укладывать туда мое белье.

— Это что такое? — проблеял я.

Марчелла Фазан

Теперь Жозефа стирала мои брачные простыни, как раньше стирала мое монашеское постельное белье. Она готовила для нас; те деньги, что зарабатывал Санто, она превращала в еду. На одежду или вино ничего не оставалось.

Фернандо снял для нас две чистые комнаты рядом со своей собственной, воспользовавшись для этой цели остатками средств, вырученных от продажи статуэтки святого Себастьяна из моего приданого, которые он приберегал специально для этой цели. И вот теперь эти сэкономленные средства были истрачены окончательно. Мы решили оставить картину Мантеньи на самый крайний случай, если нам будет грозить полнейшая нищета. Жизнь в бедности была для меня в новинку. В самые тяжелые дни моей жизни в Палаццо Эспаньол или на Сан-Серволо материально я ни в чем не нуждалась. И монахини не задаются вопросом о том, откуда берется еда или хватит ли им свечей, чтобы поужинать при свете.

Любопытным взорам граждан Арекипы мы подставляли щеки, рдеющие от счастья, делая вид, что ничего не замечаем. Но наша радость не могла не сказаться и на их чувствах. Пациенты совали Санто лишние монетки, приговаривая:

— Купите что-нибудь для своей маленькой красавицы жены. Нам так нравится смотреть, как она улыбается.

На них мы покупали холст и краски. Однако же ныне вместо святых я рисовала жизнерадостных грешников Арекипы — criados, sambas, mestizos, mulatos, criollos, принимая от них в уплату то, что они могли себе позволить, будь то уборка в нашем жилье целый месяц или корзина только что выкопанной картошки, еще влажной и прохладной. Арсе отвозил Санто к пациентам в деревнях и доставлял моих клиентов к нам в комнаты, где я писала их портреты. Пеон отказывался принимать в уплату от нас что-либо еще, помимо возможности иногда поужинать за нашим скудным столом.

— Мне всего хватает, девочка, — приговаривал он, похлопывая меня по руке.

— Очень хорошо. — И я в ответ обнимала его.

Пока я работала, мысли мои, что вполне естественно, частенько возвращались к тем беззаботным дням в келье Рафаэлы, когда мы вместе выполняли наши тайные заказы.

Сердце подруги в серебряной шкатулке я всегда держала рядом с собой.

— Наступит такой день, — пообещала я ей, — когда я отвезу тебя в Венецию.

Маргарита и Розита присылали нам письма, зашитые в подоле юбки Эрменгильды. Состоялось тайное совместное заседание церковного капитула и Совета монастыря. Все собравшиеся проголосовали за то, чтобы дать возможность priora Моника набраться сил, прежде чем она вновь, без всякой шумихи, приступит к исполнению своих обязанностей: ей предстояло полностью излечиться от последствий отравления аконитом. Санто и Маргарита вдвоем наметили самый безопасный курс лечения.

Розита пояснила: «А потом мы передадим vicaria святым отцам и управляющему делами Церкви. Мы одновременно предложим их вниманию и проблему, и способ ее решения, причем уже как fait accompli,[171]свершившийся безукоризненно. Мы позволим им думать, что они сами уладили проблему от начала до конца. А пока что все сестры изобретают потрясающие выдумки на исповеди, чтобы духовникам было чем заняться».

Маргарита добавила: «А если эти священники хотя бы подумают о том, чтобы вмешаться, мы напомним им, что у нас по-прежнему имеются влиятельные родственники!»

Она продолжала: «Я все еще ухаживаю за ядовитыми растениями в саду сестры Лореты, чтобы предъявить их в качестве доказательства, когда настанет нужный момент. Шакалы согласились стать ее сторожами, и их сотрудничество с нами будет принято во внимание, когда против нее будет выдвинуто официальное обвинение. Да и в любом случае, более никто не выразил желания взять на себя эту задачу. Сейчас она неподвижно сидит целыми днями, разговаривая сама с собой».

Розита высказала предположение: «Она завидует тому, что ты умерла страшной смертью — как она думает. Знаешь, она ведь носит твое кольцо, сняв его с трупа. Мы начали приводить ее в oficina, где запираем на несколько часов в день под охраной Шакалов. Священники и разносчики видят через окно монахиню в синих очках и думают, что все идет как раньше.

А мы, дорогая Марчелла, стараемся сделать нашу жизнь здесь такой, какой она была прежде, только еще лучше. И ты тоже должна начать жить своей прежней жизнью, которую пытался сломать твой брат. И пусть она тоже станет еще лучше и счастливее. Подумать только, ты, самая слабая среди нас нашла в себе силы совершить столь ужасное и почти невыполнимое деяние.

Еще долгие годы монахини Святой Каталины будут передавать из уст в уста твою удивительную историю, и ты навсегда останешься с нами».