Читать книгу "Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Степан Гурьев спас меня от смерти, — склонив голову, сказал Шубин, — а сам погиб… В замке подняли тревогу. Сотни вооруженных слуг бросились за нами в погоню. Если бы не резвые кони, не уйти от смерти.
— Мы во всем виноваты, — вступил в разговор седоусый казак, — поздно знак подали. Трут подмочили, огней не могли зажечь.
— Видно, бог так захотел, — сказал Шубин, — а вашей вины нет. — Он долго еще рассказывал притихшим казакам про свой неудавшийся поход.
Утром казаки собрались ехать в Киев. От панского дома, от конюшен и хлевов остались только головешки и пепел. С казаками уходили восставшие крестьяне. Им роздали панское оружие и панских лошадей. Иван Кисель тоже собрался ехать. Оружие и коня он получил в подарок от самого атамана.
— Добрый будешь казак, — сказал Василий Чуга. — Не одному пану придется от тебя плакать. Жалеть их не будешь?
— Не пожалею, атаман, — отозвался Кисель. — Не пожалею.
И самому атаману сделалось не по себе от его тяжелого, неподвижного взгляда, полного ненависти.
Перед самым отъездом Василий Чуга подозвал Федора Шубина.
— Третий день пошел, как помер Степан, похоронить его надо, — сказал атаман, посмотрев на тело морехода, привязанное к седлу.
— Нет, нет, довезем до Киева, — заволновался Шубин. — Перед смертью Степан свою волю сказал, просил его похоронить в Киеве, у церкви Петра и Павла. И пусть его поп Иоанн отпевает.
Степан ему перед смертью ничего не успел сказать, но Шубин не мог оставить своего друга.
* * *
Второй месяц сидел гетман Христофор Косинский в Киеве. В садах давно отцвели и вишни и яблони. На пашнях колосились пшеница и ячмень.
По приказу гетмана в разные стороны выезжали казачьи сотни. Казаки не разбирали, панский ли замок или королевский, все одинаково громили и жгли, а шляхтичей под страхом смерти заставляли приносить присягу гетману Косинскому.
Казачьи наезды совершались всё дальше и дальше на запад от Киева. И в Подолии атаманы творили много зла шляхтичам. Особенно доставалось поместьям самого князя Константина Острожского. Князь пытался остановить гетмана. С окрестными старостами он выступил против казачьего войска, но был разбит наголову и бежал в свой замок.
Гетман Косинский нагнал страха на князя, и Константин Острожский изо всех сил старался внушить королю и сейму, что опасность грозит всей Речи Посполитой. Он требовал от королевского сейма свидетельства, что, несмотря на его предупреждения, правительство не починило крепости в Киеве и Белой Церкви, а потому он и не ответствен за убытки, причиненные казаками.
Особенно волновало князя Острожского необычное поведение гетмана Косинского. В прежних наездах казаки, как правило, занимались только грабежом. Но по приказу гетмана казаки не только разрушали замки шляхтичей, но вынуждали дворянство присягать ему. Королевские бумаги, дающие право на жизнь и смерть крестьян, казаки сжигали и объявляли крестьянам свободу.
В конце июня в день святого Якова свершилось то, чего ждал гетман. Из Москвы в Киев приехал посол царя Федора Ивановича и привез царскую грамоту.
Царь Федор Иванович снизошел к просьбам гетмана Косинского и принял под свою высокую руку украинные приднепровские земли. Он обещал и порох, и пушки, и другие военные припасы. В своем царском титуле Федор Иванович назвал себя в грамоте царем Запорожским, Черкасским и Низовским. Посол привез из Москвы для войны деньги, а в подарок гетману Косинскому и его атаманам — дорогие сукна.
Степана Гурьева похоронили в Киеве на кладбище при церкви Петра и Павла. Поп Иоанн отпевал его.
На дубовом кресте, поставленном на могиле, было написано: «Русский мореход Степан Гурьев».
Допрос Субботы Протопопова дал очень много. Борис Годунов понял, что убийство царевича прошло далеко не гладко. Не смерть Михайлы Битяговского и остальных заговорщиков встревожила правителя. Главная опасность состояла в том, что убийцы царевича назвали его имя. Из княжьего двора в Угличе из уст в уста имя Бориса Годунова пойдет по всей русской земле. Борис Годунов поднял руку на царевича Дмитрия. Прежде всего слухи достигнут Москвы. А в Москве все еще много врагов у правителя. Правда, они притаились, притихли, но весть об убийстве наследника их расшевелит.
Смерть царевича Дмитрия открывала Борису Годунову дорогу к самым верхам земной власти. Однако радоваться было рано. События в Угличе могли обернуться самым неожиданным образом.
— Что делать? — спросил Борис Годунов у окольничего Клешнина, только что закончившего допрос стряпчего Протопопова.
Одежда царского дядьки была забрызгана кровью.
— Надо закрыть дороги в Углич. Никого не впускать и не выпускать.
— Поднять стрельцов?!
— Да, государь, пять сотен конных.
— Кого в начальные?
— Царского стольника Ваську Окулова, — быстро ответил Клешнин, заботясь о своей старшей дочери. — Лучше не сыщешь.
— Добро. Пусть стрельцы сегодня выходят. Готовь царский указ. Скажешь Ваське Окулову — пусть все дороги закроет, и чтоб без моего приказа и собака из Углича не убежала. А где Семен Нагой со своими стрельцами?
— Сидит в Серпухове по царскому приказу.
— Добро. Что надобно еще?
— Для разбора дела надоть умных людей послать. Сыск надобен. По тому сыску должно выйти, будто царевич сам на нож набрушился, от своей руки помер.
— Да уж так.
— Для сыска дьяка надо назвать.
— Думный дьяк Елизар Вылузгин — верный человек, — сказал правитель.
— Так, так, Борис Федорович, а от боярской думы — Василия Ивановича Шуйского. Пусть возглавит сыск, — предложил Клешнин. — Против тебя он не пойдет, побоится. И все сделает, как нам надобно. У князей Шуйских норов скользкий, и деды и прадеды таковыми были. Хотят Шуйские тебя, Борис Федорович, чужими руками изничтожить, а сами не тронут. Князь Василий Иванович наособицу: хитер и труслив и совести в нем нет нисколько, однако умен. С другой стороны, думные бояре ему поверят. И от посадских мужиков московских он не обижен.
Борис Годунов вспомнил последний разговор с князем Василием Шуйским, вспомнил его клятвы и обещания и все же решил не сразу.
— Добро, пусть Шуйский. Но он будет хорош, ежели с ним поедет верный человек… Вот что, Андрей Петрович, с князем Шуйским поедешь ты. Уж ты с ним сладишь. А с другого конца — опять боярам лестно: Григорий Нагой — твой тесть. Обещай ему что хочешь, лишь бы помог. Выручи, Андрей Петрович, сочтемся, чай, не чужие.
— Поеду, — сразу решил Клешнин. — Одно страшно: ежели святители угличские супротив пойдут. Наслушались они разговоров от Нагих, от царицы Марьи и будут для сыска вред чинить.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин», после закрытия браузера.