Читать книгу "Помещик Пушкин - Павел Алексеевич Щеголев"

что рана не опасна.

Сбежались люди, вынесли своего барина из кареты. Камердинер взял его в охапку.

— Грустно тебе нести меня? — спросил его Пушкин.

Внесли в кабинет, он сам велел подать себе чистое белье, разделся и лег на диван…

Пушкин был на своем смертном одре.

Содержание

«Утаенная любовь» А. С. Пушкина … 5

Амалия Ризнич в поэзии А. С. Пушкина … 109

Император Николай I и Пушкин в 1826 году … 132

Помещик Пушкин … 162

Дуэль и смерть Пушкина … 285

Павел Алексеевич Щеголев (1877–1931) — известный историк русской культуры и литературы, пушкинист, издатель и публицист, автор более 600 работ, от серьезных монографий до оперного либретто и, совместно с А. Н. Толстым, «Дневника Вырубовой».

Здесь собраны самые интересные работы Щеголева о Пушкине, причем публикуются тексты не в поздних вариантах, зачастую конъюнктурно отредактированных автором в угоду «марксистским позициям», а по первым публикациям.

Примечания

1

Вестник Европы». 1908, январь, стр. 275–302.

2

Не Жуковский ли познакомил Пушкина с княжной Суворовой? Ночью с 16 на 17 августа 1819 года А. И. Тургенев привез Пушкина из Царского Села в Павловск к Жуковскому. «Дорóгой, — сообщает Тургенев князю П. А. Вяземскому, — писал он послание о Жуковском к павловским фрейлинам, но еще не кончил». Это послание не дошло до нас.

3

У Гершензона два доказательства. 1) Пушкин узнал легенду о Фонтане еще в Петербурге, еще до посещения Бахчисарая, а с женской половиной семьи Раевских он познакомился только на юге. Мы еще будем говорить об отрывке, на который ссылается Гершензон в подтверждение своего мнения, а тут отметим, что «если ничто не дает оснований думать, что П. в Петербурге был вхож в это семейство», то, с другой стороны, ничто не препятствует держаться мнения противоположного. 2) Несовместимость в характеристике одного лица таких черт, как «Элегическая красота, bouche aimable et nanve» и… «славная баба, похожая на Марину Мнишек в «Борисе Годунове» (так называл Е. Н. Орлову Пушкин в письме к Вяземскому в 1826 году). Такое психологическое соображение на самом деле ничего не доказывает: стоит напомнить, как Пушкин совместил в характеристике одной и той же женщины «гения чистой красоты» с «вавилонской блудницей». Поистине, у Пушкина было всему свое время. Есть одно современное свидетельство о предмете страсти Пушкина, ускользнувшее от Гершензона. 23 февраля 1821 года А. И. Тургенев из Петербурга сообщал князю П. А. Вяземскому: «Михайло Орлов женится на дочери генерала Раевского, по которой вздыхал Пушкин». Но это свидетельство, в сущности, недостаточно для утверждения, что предметом страсти была Е. Н. Раевская, ибо, во-первых, Тургенев писал по слухам и, во-вторых, имя дочери Раевского не было названо.　

4

Отец «Эды» был крестьянином родителей Пушкина и по наследству мог перейти в крепость к Пушкину. На это и намекает Вяземский. А беременная «Эда» принадлежала тоже отцу Пушкина, вернее матери. Певец Буянова — Василий Львович Пушкин. В это время В. Л. и С. Л. были совладельцами Болдина.

5

«Правда, что Воейкова не монархическая, но я не хочу верить, что она res publica: вот тебе латинский каламбур», — писал Н. М. Языков брату 11 марта 1825 года. Res publica — в том смысле, что женщина является объектом притязаний многих и не обнаруживает особой стойкости, монархической.

6

Это — неправда. Н. И. Павлищев, женившийся на дочери С. Л. 25 января 1828 года, дает любопытные сведения на этот счет в письме к А. С. Пушкину от 26 апреля 1834 года: «Батюшка назначил когда-то содержание жене моей по четыре тысячи в год. Назначение это было принято с полною благодарностью. Несмотря на то, что в первые два года дано было только по 2 тыс., в последующие два по 1500 руб., а в остальные еще менее, так что в последние 20 месяцев пребывания нашего в Варшаве вся выдача ограничилась только тысячью рублей».

7

Быть может, экскурс в область денежных записей Пушкина и отводит несколько в сторону от темы «Пушкин-помещик», но ведь горести Пушкина пошли именно от его управления, а, кроме того, экскурс основан на неизданных материалах, которые не бесполезно огласить для биографических разысканий.

8

За последние двадцать лет это исследование перепечатывалось неоднократно, но всегда по тексту третьего издания 1928 года, конъюнктурно «дополненного» в угоду тогдашней установке на причины дуэли. Об этом писал и сам Щеголев: «Новые возможности… побудили меня к пересмотру истории дуэли. Результатом пересмотра явился новый взгляд на возникновение дуэли и новое освещение темной роли Николая I…» Вот почему здесь печатается текст издания 1917 года. — Захаров.

9

Во избежание недоразумений необходимо отметить, что я не считал ни полезным, ни нужным перечислять и критически разбирать многочисленную литературу о дуэли. Библиографические цели были мне чужды, а опровержение всяких сообщений, заметок и статей, вздорность которых обнаруживается при первом же столкновении с достоверным материалом, положенным в основу моей работы, кажется мне делом излишним.

10

Нам известны два повествования Араповой об обстоятельствах последней дуэли Пушкина. Одна запись была предназначена для С. А. Панчулидзева, историка Кавалергардского полка, и использована им в биографии Дантеса. Другая, позднейшая и пространнейшая запись предназначалась для печати и была помещена в приложениях к «Новому времени» в декабре 1907 и январе 1908 гг. (№№ 11406, 11409, 11413, 11416, 11421, 11426, 11432, 11436, 11442, 11446, 11449). Первая запись, с которой мы знакомы по отрывкам, приведенным С. А. Панчулидзевым, носит деловой характер, написана сжато, без художественных прикрас и лишних подробностей. Вторая запись готова перейти из области мемуарной литературы в область беллетристики. Для сравнения приводим по этой записи рассказ о встрече Дантеса с Геккереном:

«Проезжая по Германии, он простудился; сначала он не придал этому значения, рассчитывая на свою крепкую, выносливую натуру, но недуг быстро развился, и острое воспаление приковало его к постели в каком-то маленьком захолустном городе.

Медленно потянулись дни с грозным призраком смерти у изголовья заброшенного на чужбине путешественника, который уже с тревогой следил за быстрым таянием скудных средств. Помощи ждать было неоткуда, и вера в счастливую звезду покидала Дантеса. Вдруг в скромную гостиницу нахлынуло необычайное оживление. Грохот экипажей сменился шумом голосов; засуетился сам хозяин, забегали служанки.

Это оказался поезд нидерландского посланника, барона Геккерена (d’Hekkeren), ехавшего на свой