Читать книгу "Гора Дракона - Дуглас Престон"

— Теперь ты понимаешь, почему я выбрал башню, — сказал Скоупс, откладывая клавиатуру.

Профессор сидел на диване и завороженно вертел головой. За окном он видел крышу и ограду. Над океаном вставало солнце, море вбирало в себя цвета неба. Стали слышны крики чаек, парящих над судами в гавани. Рыбаки катили по пирсу бочки с морским окунем — наживкой для лангустов — на свои лодки.

На чердаке с кресла поднялся и потянулся человек, невысокий и худой, в очках с толстыми стеклами. Непокорный вихор, словно черное перо, торчал из массы растрепанных волос.

— Итак, Чарльз, — сказал образ, — добро пожаловать на остров Монеган.

Левайн смотрел, как другая фигура на противоположном конце чердака — лысый мужчина в плохо сидящем темном костюме — кивнула в ответ.

— Благодарю, — прозвучал удивительно знакомый голос.

— Прогуляемся но городу? — спросила фигура Скоупса.

— Не сейчас, — ответил образ Левайна, — Я бы предпочел посидеть здесь, наблюдая за лодками в гавани.

— Очень хорошо. Не хочешь сыграть в игру, пока мы ждем?

— Почему бы и нет? — ответила фигура Левайна. — Нам нужно убить очень много времени.

Профессор сидел в темном Октагоне, наблюдая за своим воплощением с грустной улыбкой.

— Убить много времени, — сказал из темноты Скоупс. — Бесконечно много времени. Так много времени для них и совсем мало для нас.

— Я выбираю «время» в качестве ключевого слова, — сказала фигура Левайна.

Образ Скоупса сел в шаткое кресло, откинулся назад и продекламировал:

Будет время, будет время

Подготовиться к тому, чтобы без дрожи

Встретить тех, кого встречаешь по пути;

И время убивать и вдохновляться…[132]

Левайн — настоящий Левайн — почувствовал странный запах в воздухе Октагона; острый, почти сладкий, словно аромат давно увядшей розы. Начало щипать глаза, и он закрыл их, слушая голос ненастоящего Скоупса:

…И время все трудам и дням всерьез

Перед тобой поставить и, играя,

В твою тарелку уронить вопрос,

И время мнить, и время сомневаться,

И время боязливо примеряться…

Наступило молчание, и последнее, что услышал профессор, вдыхая едкий газ, был его собственный голос, который начал ответную цитату:

Время — это шторм, в котором мы все потерялись…[133]

Эпилог

Пески выглядели странно под высоким тонким покровом перистых облаков. Небо перестало быть морем света и превратилось в темно-синюю равнину, которая заканчивалась у далеких зазубренных горных вершин. Воздух наполняли прохлада и ароматы осенней пустыни.

Со своего наблюдательного пункта на вершине горы Дракона Карсон и де Вака смотрели вниз на черные руины испытательных лабораторий «Джин-Дайн». Массивный подземный бункер гриппозного отсека превратился в уродливый кратер из потемневшего бетона и торчащей искореженной арматуры. Песок вокруг воронки стал оранжевым от жара. От лаборатории трансфекции плазмиды остался лишь скелет, который состоял из искривленных от жара балок. Жилой корпус смотрел на мир темными пустыми глазами выбитых окон. Все ценное увезли несколько недель назад, остались только мертвые оболочки зданий — немые стражи и свидетели трагедии. Комплекс решили не восстанавливать. По слухам, военные собирались использовать развалины в качестве цели для своих ракетных установок. Лишь вороны свидетельствовали о том, что жизнь здесь еще не замерла окончательно: они кружили над развалинами столовой, залетали внутрь и ссорились из-за добычи.

За руинами «Маунт-Дрэгон» виднелись остатки другого исчезнувшего поселения: Кин Клижини, Черного Дома, павшего из-за напора времени, отсутствия воды и воздействия стихий. На противоположном склоне горы теснились антенны, покорно дожидаясь демонтажа. Далеко внизу, возле прежней ограды, стоял грузовичок-пикап, на котором они сюда приехали. Одинокое пятно цвета на фоне тусклых оттенков пустыни.

Ученый не мог отвести завороженный взгляд.

— Поразительно — эти руины разделяет тысяча лет, — тихо сказал он. — Мы прошли долгий путь. Тем не менее все заканчивается одинаково. Пустыне все равно.

Воцарилась тишина.

— Странно, что Ная так и не нашли, — наконец сказала де Вака.

Карсон покачал головой.

— Несчастный сукин сын. Вероятно, он погиб где-то в песках и стал обедом для койотов и стервятников. Когда-нибудь его обнаружат, как мы нашли Мондрагона. Выбеленный скелет и мешок с камнями.

Вспоминая, Карсон помассировал левое предплечье. Теперь в нем было много металла, и оно начинало ныть в сырую погоду. Но только не здесь, в пустыне.

— Может быть, со временем родится новая легенда о золоте, и через пятьсот лет люди будут искать золото Ная, — со смехом заметила де Вака. Потом ее лицо стало серьезным. — Мне его совсем не жаль. Он был мерзавцем еще до того, как до него добралась неокровь.

— Мне жаль Сингера, — сказал Карсон. — Он был достойным человеком. Как и Харпер. И Вандервэгон. Никто из них не заслужил такой судьбы.

— Ты говоришь так, словно они уже мертвы.

— Полагаю, что они очень к этому близки.

Де Вака пожала плечами.

— Кто знает? После того как пресса набросилась на «Джин-Дайн», компания может вложить серьезные средства, чтобы исправить причиненный этим людям вред. В некотором смысле они действительно виновны. Виновны в том, что соблазнились грандиозными перспективами и не подумали о возможных последствиях.

Карсон тряхнул головой.

— Если это так, то я виновен не меньше, чем они.

— Не совсем, — возразила де Вака. — Мне кажется, что в глубинах твоего сознания постоянно тлели сомнения.

— Я задал себе такой вопрос в тот день, когда отменили презентацию неокрови. Знаешь, уверенности у меня нет. Вероятно, я согласился бы на переливание, как и все остальные.

Женщина удивленно посмотрела на него.

— Я совершенно серьезно. В то время я был готов последовать за Скоупсом на край земли, если бы он попросил. Он умел воздействовать на людей.

Де Вака продолжала с любопытством смотреть на него.

— Только не на меня, — сказала она.

Карсон промолчал.

— Тебе не показалось, что этот пожар был очень странным? — спросила де Вака.

Ученый покачал головой.

— Да, пожалуй. Как и признание Брента. Если это можно так назвать. Я не уверен, что мы когда-нибудь узнаем, что произошло на самом деле. Между Левайном и Скоупсом многое оставалось недосказанным.