Читать книгу "Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова"

Однако складывается впечатление, что в начале XIX века (по крайней мере, в российском обществе) семейная модель была воскрешена, в особенности консервативными и националистически ориентированными мыслителями. Для таких теоретиков, как Сергей Глинка, для людей, основавших множество общественных организаций и опиравшихся в своей деятельности на идею воспитания, воспроизводившую семейную модель (даже когда реальные семьи студентов часто отвергались как недостаточно просвещенные, чтобы самостоятельно тех воспитывать), и для многих обыкновенных людей, подобных Андрею Чихачёву, семейная модель была способом понять общество, в котором они жили, и исправить самые худшие из его пороков.

Все положительные нравственные ценности заключались для Андрея (а также для Булгарина и других верноподданных консерваторов) в знании и выполнении долга, и потому для них была исключительно важна определенность и неизменность социальных ролей. Самодержавная власть должна была быть милостивой – в этом состояла ее роль, – и потому ее авторитарный характер не мог сулить ничего дурного, если эта роль исполнялась. В точности так же милостивым к детям и жене и воспитывающим их во всех смыслах этого слова надлежало быть отцу и мужу. Если конкретный отец или муж был жесток, то это не было недостатком самой роли – скорее, человек исполнял ее неверно и нес за свои неудачи ответ перед Богом. То же самое касалось владельцев крепостных (вероятно, как мужчин, так и женщин). Таким образом, если общество постигала какая-либо неудача, то не потому, что роли отдельных людей и социальных групп были обременительными, несправедливыми или эксплуататорскими, но просто потому, что эти роли исполнялись не во всей предопределенной свыше полноте, то есть недостаточно «добросовестно».

В одном отношении эта российская адаптация семейной модели власти кажется любопытной. Как было продемонстрировано в исследовании семейной динамики, проведенном Джессикой Товров, и как подтверждается множеством свидетельств в документах Чихачёвых, в элите российского общества семейные роли понимались как очень жестко определенные, но выполнять их мог кто угодно, в зависимости от конкретных обстоятельств. Как пишет Товров, «деятельность» была для определения роли человека важнее, чем кровное родство. Быть матерью (или отцом, сыном, дочерью, сестрой, братом) означало вести себя соответствующим образом[1035]. Примеров тому в архиве Чихачёвых немало. Не связанные узами родства люди говорили и вели себя как члены семьи: «Бабушка» Нестерова в Москве, «Дядя» Тимофей Крылов, «Брат» Николай Замыцкий, «внук» Андрея Елисей Мочалин и «племянники» М. и Н. Степановы. Если роли, сколь бы жесткими они ни были по своей природе, можно было исполнять в соответствии с обстоятельствами, то жена могла определять себя и свои обязанности через управление имением, не преступая принятых в обществе границ допустимого для женщины. Равным образом, отец мог посвятить себя воспитанию своих детей и считать, что эта обязанность полностью соответствует мужской роли «вне дома».

Такие семьи, как Чихачёвы, являлись важнейшим оплотом российской монархии и тем самым – всей традиционной государственной и общественной организации: они искренне верили в «Православие», «Самодержавие» и «Народность» задолго до того, как эти слова стали официальной доктриной. Однако находившаяся в центре этого провинциального помещичьего мироздания деревня была в высшей степени нестабильным институтом, опиравшимся на внутренне противоречивую систему крепостничества и с трудом выживавшим в нестабильных, испытывавших недостаток финансового обеспечения экономических условиях. Хотя так живо изображенная в литературе (особенно позднего периода) относительная социальная изоляция деревни на самом деле оказывается далеко не столь полной, тем не менее деревня оставалась уязвимой перед природными бедствиями, крестьянскими волнениями и общим несовершенством здравоохранения и правоохранительной системы, действовавших на больших территориях. Еще до освобождения крестьян некоторые сознательные и совестливые помещики были в состоянии решить некоторые из этих проблем, тогда как безответственные значительно их усугубляли.

Разрушение крепостничества произошло без сколь-нибудь заметного участия тех людей, кто действительно всю жизнь прожил в деревнях. И в результате крестьяне оказались обременены долгами и долгое время не имели средств оплачивать свое «освобождение», а помещикам стало не хватать как властных полномочий, так и организованной рабочей силы, которая прежде столь долго поддерживала относительную стабильность. Владение землей и крестьянами служило основой провинциального помещичьего общества, и без них тщательно определенные роли членов помещичьих семей и жителей деревни практически теряли смысл. Отмена крепостного права и сопутствующее расшатывание деревенской «семьи», возглавлявшейся матерью-управительницей и отцом-воспитателем, также привели к трансформации дворянской нуклеарной семьи и изменению гендерной динамики. В частности, гендерные роли, которые Андрей и Наталья приняли на себя в браке, для следующего поколения уже почти ничего не значили.

Чихачёвы рассматривали свои обязанности в свете потребностей их расширенной «семьи», включавшей имение и все его население. Наталья по-матерински заботилась о своих детях и всех жителях множества деревень и отдельных дворов, обеспечивая каждого хлебом и одеждой, ведя учет, надзирая за работами и управляя домашним хозяйством Дорожаево и Бордуков. Андрей выполнял несколько иную задачу: он был патриархальной отцовской фигурой и воспитателем или нравственным руководителем, с переменным успехом прилагавшим все усилия к тому, чтобы подвластные ему люди выполняли свои разнообразные обязанности, и в конце концов благодаря журналистике и благотворительности начавшим играть ту же роль на более широкой арене (и здесь преуспевшим гораздо больше). Андрей как умел, трудился на благо общества, к которому принадлежал. Однако его видение будущего России имело предпосылкой существование особой экономической единицы и организации пространства – крепостной деревни, бывшей частью дворянского имения, – которой очень скоро предстояло исчезнуть.

Лежащее в основе мировоззрения Андрея убеждение, что у каждого человека есть предопределенная Богом задача, которую надлежит исполнять, а все его нравственные качества являются следствием «добросовестного» исполнения обязанностей, обеспечивало стабильную и сравнительно упорядоченную и процветающую жизнь таким людям, как Чихачёвы, способным довольно комфортно себя чувствовать в предписанных им ролях. Но в отдаленной перспективе система была нестабильной, ибо внешние экономические и идеологические изменения размывали четкие определения социальных ролей. Когда в 1860‐х годах давление социальных и культурных перемен, усугубляемых капиталистической конкуренцией и промышленным развитием, начало наконец разрушать этот старинный порядок, он рухнул поразительно быстро как раз потому, что покоился на фундаменте неустойчивой экономической системы, балансировавшей на грани возможного провала.

Генеалогическое древо Андрея Чихачева