Читать книгу "Удар "Молнии" - Сергей Алексеев"

— Вы хорошо знаете древнерусскую литературу? — спросил он. — Например, «Слово о полку Игореве»?

— К сожалению, — развел руками Головеров. — Но сюжет помню со школьной скамьи…

— Со школьной скамьи, — передразнил Миротворец. — У меня эта книга последние годы — настольная… Прочитал массу исследовательской литературы, да врут ведь. Врут или не понимают души и логики русского человека… Игорь заведомо знал, что потерпит поражение и умышленно повел дружину в ловушку. Он жаждал плена и позора, потому что отлично знал, что может объединить народ, хотя не изучал… модные дисциплины. Победы развращают русского человека. К сожалению, это так. Вспомни, после чего в России появились декабристы. Когда замаячил призрак коммунизма?.. Да, уверен, призовут именно меня. И только потому, что я готов на самопожертвование. Появится кто-то еще, кроме меня, более сильный и мужественный — пусть идет он. Но пока я не вижу никого на горизонте. У руля государства — откормленные мальчики, эдакие обломовы, вставшие с диванов к государственным рычагам, и толпа рыжих вороватых горлопанов. Эх, мать твою… — выругался он, снова перейдя на «ты». — Знал бы, как мне мерзко возиться с этой гнусью! Смотрю в эти наглые звериные шары — кровь закипает. Тебе что, ты стрелок. Завалил и ушел…

— Не буду валить, оставляю их тебе, — заверил Глеб. — Мирись… Но кроме одного. Одного я не отдам!

— Всех отдашь!

— Нет, этого — ни за что. Да ты с ним не вел переговоров.

— Назови имя?

— Имя не назову. Скажу лишь, что он не чеченец, а птица столичная.

— А если это мой человек?

— Это не твой человек, — отрезал Глеб. — Да я сомневаюсь, человек ли?

Миротворец молча и нехотя согласился, заговорив о сроках, за которые Глебу надлежало убраться из республики.

— Тебя сновидения не мучают? — неожиданно спросил Головеров, прощаясь.

— О светлом будущем? — еще раз, последний, улыбнулся он.

— А мне — хоть спать не ложись, — пожаловался Глеб. — Раньше все женщина снилась, Марита, из Приднестровья. Теперь — Диктатор. Неужели я опять согрешил?

Он повесил этот вопрос над головой Миротворца, подхватил сумку, фотоаппараты, спрятал глаза за черными очками и, с американской улыбкой раскланиваясь с клерками и охраной, оставил резиденцию Правительства Чечни, в просторечии именуемую гостиницей аэропорта Северный, и ее, стало быть, постояльцев, а еще точнее — пассажиров задержанного рейса…

* * *

Кастрата настигло возмездие — обязательство перед дедом Мазаем, Отечеством и собственной совестью было исполнено и следовало идти домой. Не ко временному пристанищу, где он полулегально жил уже больше года, а к порогу своего настоящего дома на московской улице в виде однокомнатной квартиры на втором этаже. Если, конечно, юный участковый не захватил ее за это время и не прописался.

Можно и нужно было уходить, однако Глеб вернулся в свою деревню Умарово, которую война пощадила и разве что пополнила новыми разноплеменными жителями — беженцами; вернулся в среду для существования и работы более чем благоприятную, вернулся и надолго утратил решительность.

Наталья в первый же день почувствовала его настрой, но ни о чем не спрашивала, а у него не поворачивался язык сказать, что уходит…

До этого момента Глеб считал, что ему повезло, хорошо и надежно устроился, адаптировался к среде и почти легализовался, однако, стоило представить, что сейчас вот все и кончится, как засосала под ложечкой тоска, отдаленно напоминающая тоску по Марите.

А все произошло опять будто бы случайно. В начале зимы прошлого года Головеров рыскал в районе Бамута, отыскивая логовище Диктатора и его пути движения. Спал где придется, ел что Бог пошлет и уже слегка одичал, грешным делом, завшивел и по виду ничем не отличался от примученного войной и жизнью местного жителя. И вот однажды вечером, в самую слякотную пору, когда по проселкам и ходить-то было невозможно из-за глубокой и вязкой грязи, заметил одинокую женскую фигуру, нагруженную двумя клетчатыми сумками. Она едва тащилась и, кажется, высматривала безопасное местечко, чтобы пересидеть ночь. Глеб незаметно приблизился к женщине и был обескуражен: по виду и одежде это была жена богатого чеченца — не шутка, — настоящая соболья шуба до пят, правда сзади и по полам уделанная в грязи, не менее роскошная шапка, золото на пальчиках поблескивает. И по лицу непонятно, то ли обрусевшая чеченка, то ли терская казачка — чернобровая, тонкий профиль, слегка впавшие щеки, полные яркие губы. Всякая женщина в Чечне прежде всего являлась ходячей выставкой состоятельности мужа. Сам может в дерюжке ходить, но жену так оденет, что московским красавицам не снилось…

И надо же, идет пешком, а не ограбили! Да еще сумки волочет, как привычный глазу российский челнок.

Глеб тихонько окликнул — женщина бросила ношу, резко обернулась. Он знал уже десятка четыре чеченских слов, но спросил по-русски:

— Что, красавица, никак притомилась?

— Ты — русский? — быстро спросила она.

— Как видишь. — Глеб демонстративно завернул автомат за спину, хотя здесь больше смущало не оружие — безоружный мужчина был просто смешон в Чечне, — а уровень злобы, накал эмоций и отрицательный потенциал намерений, угадать которые следовало в первые мгновения, будь перед тобой человек любой национальности. Не угадал — проиграл или вовсе пропал, как в карточной игре на интерес.

Она угадала, вернее, почувствовала, что опасность ей не грозит.

— Русский, но не местный, — точно определила женщина.

— Из Грозного, — стал отрабатывать одну из легенд Глеб. — А ты-то куда идешь на ночь глядя? И в такую погодку? Да с такими сумками?

В этих совсем безобидных вопросах ей что-то послышалось.

— Не подходи ко мне, — попросила. — Иди своей дорогой. Сзади мой муж идет, чеченец.

— Да ладно, красавица, — засмеялся он. — Никто за тобой не идет. Не бойся, не укушу. И сумок отбирать не стану. Твоя ноша, вот и неси.

Ей еще не было тридцати, однако из-под шапки выбивался тонкий седой локон возле левого виска, белеющий на фоне черного меха. Она мгновение с острым прищуром смотрела на Глеба, потом вдруг вздохнула и, распахнув полы шубы, принялась сдирать о траву комья налипшей на сапоги тяжелой глины.

— О Господи! — протянул Головеров. — Тебе бы по проспекту гулять, с театральной сумочкой. Или с собачкой на шелковом поводке. А ты пудовые сумки по грязи волочешь. Посмотри, во что шубу превратила? Что теперь муж скажет?

— Кошмар, — неожиданно согласилась она. — Такая неудачная поездка! Едва ноги унесли…

— Допустим, не только ноги, — усмехнулся Глеб, кивая на сумки.

— Хорошо, Башир нас перед постом высадил, а то бы всех загребли.