Читать книгу "Первичный крик - Артур Янов"

Из‑за нашей слепой веры в агрессивный инстинкт, мы, проводя психотерапию, часто тратим массу времени, помогая людям «справляться» с агрессией — то есть, «укрощать» и подавлять ее. Я полагаю, что мы должны делать как раз противоположное. Мы должны во всей полноте пережить и прочувствовать гнев, чтобы искоренить его. Если человек, личность, чувствует себя, а не занимается символическим разыгрыванием чувств, то вряд ли этот человек будет поступать импульсивно или агрессивно. Диалектика гнева, также как и боли, заключается в том, что он исчезает только после того, как его прочув

ствуют. Если же этого не происходит, то он остается, ожидая своего часа.

Концепция управления своим внешним поведением молчаливо поощряет невротическое расщепление сознания. Это расщепление опасно тем, что требует контроля над теми чувствами, само существование которых невротик отрицает. Таким образом, свободно ведущий себя, спонтанный в своих поступках человек, которому не нужно подавление, как правило, проявляет весьма мало внутренней агрессии.

Я снова хочу подчеркнуть, что спонтанность поведения предполагает наличие истинного реального чувства, в то время как импульсивность есть результат отрицания чувства. Таким образом, импульсивный человек действительно склонен к агрессии, а значит его поведение приходится подавлять. Вероятно, многие из нас годами смотрели на какую‑нибудь импульсивную личность, считая этого человека вольным анархистом, забывая, что обычно такой человек по рукам и ногам связан своим старым чувством, которое он разыгрывает точно предписанным путем, что отнюдь не является признаком ни свободы, ни анархии.

Человек может всю жизнь каждый день взрываться гневом, даже не понимая, что он — злобная личность. Обычно он обставляет дело так, чтобы оправдать свой гнев в каждом конкретном случае, но при этом он ревниво заботится о том, чтобы избежать чувства истинной причины своей злобности и гнева. Если невротик не может найти подходящего оправдания гневу, то будьте уверены, он ухитрится неправильно истолковать ка- кую‑нибудь совершенно невинную вещь, чтобы без угрызений совести выплеснуть накопившуюся ярость. В целом, такое неправильное истолкование в каждом случае можно свести к подавленной потребности, и это не просто семантическая игра словами.

Какой именно повод вызовет гнев невротика, зависит от той ситуации в раннем детстве, которая стала причиной боли или обиды. Например, одна женщина приходила в неописуемый гнев из‑за того, что ее дети не помогали ей по дому. Она жестоко била их за то, что они не убирали после себя разбросанные вещи. Как выяснилось, ее искренние, лежавшие на поверхнос

ти чувства при этом можно было выразить так: «Я работаю как вол, но никто не ценит моих усилий». В действительности же это была невысказанная обида по отношению к матери, которая заставляла ее чистить и драить дом с восьмилетнего возраста.

Еще один пациент неизменно приходил в ярость, когда его заставляли ждать. В детстве, каждый раз, когда этот человек просил отца поиграть с ним, он получал один и тот же ответ: «Поиграем позже, сейчас я занят». Это «позже» никогда не наступало, а злоба накапливалась. Проблема часто заключается в том, что ребенка подавляют и злят, не позволяя ему, при этом, свободно выражать свои чувства; поэтому он вынужден вымешать злость на «подставных» объектах — драться в школе со сверстниками. Подчас гнев находит выход в виде головной боли, аллергии и т. д. Таким образом, сначала у ребенка отнимают его желания, а потом его грабят повторно, лишая возможности выразить чувства по поводу неудовлетворенных желаний. Ребенок проигрывает дважды. В довершение всех бед, если рассерженный ребенок делает расстроенное лицо, ему обычно говорят: «Улыбнись! Что за вытянутая физиономия?» Следовательно, ребенка грабят трижды, вынуждая его все глубже и глубже загонять чувства и прятать их от самого себя.

Одним из результатов подавления гнева является повышение артериального давления крови. Когда у больного, страдающего гипертонией и пережившего обусловленные гневом первичные состояния, спадает вызванное злобой напряжение, то часто снижается и артериальное давление. Можно провести аналогию с насосом, который повышает давление в организме до тех пор, пока оно не прорывается в систему кровообращения, вызывая гипертонию. Легко понять, что такой человек способен на любое насилие, если снять с него тормоза. С другой стороны, понятно, что повышение артериального давления происходит тогда, когда человек не может выйти за рамки общественно допустимого поведения.

Сегодня в американской культуре расщепление между семейной этикой и этикой социальной стало особенно глубоким и заметным. Дома «хороший» мальчик не дерзит родителям и не злится на них; но, оказываясь в обществе, этот же «хороший»

мальчик без зазрения совести убивает, сражаясь за свою страну. Первое становится условием второго. Один и тот же мальчик сначала подавляет свои чувства, а других убивает, чтобы остаться «хорошим».

Семена гнева роняют в душу ребенка сами родители, которые видят в нем отрицание собственной полноценной жизни. Ранние браки и необходимость жертвовать многие годы на удовлетворение детских капризов оказываются неприемлемыми для тех родителей, которые реально никогда не имели шансов стать свободными и счастливыми. От этого, в первую очередь, страдает их ребенок. Он должен платить за то, что вообще остался жив, потому что сам факт его существования есть отрицание свободы родителей. Наказание постигает ребенка достаточно скоро. Ему не разрешают демонстрировать свои желания (которые, в данном случае, именуют капризами), ему не позволяют плакать и кричать; мало того, его никто не слушает. Кроме того, его окружают стеной распоряжений, которые он обязан выполнить, чтобы заслужить право на жизнь. Его каждодневно учат ухаживать за собой, не просить о помощи, а со временем и взять на себя часть родительских обязанностей. В очень раннем возрасте ребенок начинает понимать, на какую тропу он попал, и начинает изо всех сил, отчаянно, стараться загладить вину за преступления, которых он никогда не совершал. Такой ребенок слишком рано вырастает, очень многое на себя берет только ради того, чтобы умилостивить родителей, ненавидящих его без всякой причины. Один мой пациент, который стал, собственно говоря, причиной брака своих родителей, поженившихся, не достигнув двадцатилетнего возраста, сказал так: «Всю мою жизнь я провел в мучительно поиске смысла моей хаотичной жизни. Все эти ругань и вечные поучения по поводу любой ерунды, которую я мог сделать. В конечном счете я начал изучать философию, чтобы докопаться до смысла жизни — то есть, конечно же, для того, чтобы прикрыть тот факт, что в хаосе, творившемся в нашем доме, не было вообще никакого рационального смысла».

Больные, прошедшие курс первичной терапии, перестают испытывать гнев, потому что, как я считаю, гнев — это пере

вернутая надежда. Надежда, заключающаяся в гневе такого рода, питает иллюзию, что гневом можно превратить родителей в приличных любящих своего ребенка людей. Например, когда я работал обычным психотерапевтом, больные, уходившие от меня, закончив курс лечения, питали фантазии о том, что встретятся со своими родителями и выплеснут на них все то зло, какое они причинили своему ребенку. Но в основе этой конфронтации лежит все та же надежда, что родители, увидев и поняв, какими ужасными и отвратительными они были, станут новыми, любящими людьми.