Читать книгу "Эпитафия. Иначе не выжить - Анатолий Ковалев"

– Какой ты смешной, Шурка! – засмеялась Люда. Белая косынка в черный горошек, повязанная на манер гоголевской Солохи, очень шла к ее белому круглому лицу.

Зачем он приехал в тот жаркий июньский день на дачу к ее родителям?

Зачем он блуждал целый час по садово-огородным участкам в поисках их невзрачного зеленоватого домика, мало чем отличающегося от остальных, таких же убогих построек? А потом ловил на себе злые, беспощадные взгляды ее отца:

«Явился – не запылился! Женишок!» Движения и жесты Ивана Серафимовича сразу стали резкими, раздраженными, губы побелели, ноздри раздулись. Зоя Степановна испуганно кудахтала: «Да, че ты, отец, на парня озлобился? Че он те сделал?» – «Ниче». Но Саня знал, что стоит за этим «ниче». Он был голодранцем, деревенщиной, лимитой. Делил комнату в заводской общаге с таким же лимитой Витяем. Имел две пары штанов – на зиму и на лето и столько же пар ботинок.

Зимой он ходил в старом, обшарпанном тулупе с отцовского плеча и в лохматой собачьей шапке неопределенного цвета. Походил на беспризорника. Со стороны Люды было опрометчиво привести его в таком виде в дом прошлой зимой. Тогда-то, на втором курсе профтехучилища, и началась их любовь.

– Сейчас будем обедать. – Она поднялась с корточек, выпрямилась. – Ой, мамочки! Спина аж скрипит!

Перед ней стояло полное ведро клубники. Клубника в тот год уродилась на славу. Люда стянула с головы платок. Светло-русые волосы были забраны в старомодную шишку на затылке. Вытерла платком шею и под мышками.

– Лю-уд, – умоляюще пропел он. – А может, как-нибудь сбежим?

Он набрал всего треть ведра клубники. И не удивительно. До клубники ли ему?

Сбежать было необходимо. Завтра утром Саня должен явиться на призывной пункт военкомата. Он попал в спецнабор. Думал, что пронесет. Если спокойно дали закончить училище, значит, заберут осенью. Не тут-то было! Страна нуждалась в молодых, здоровых, как он. Шла война.

– Надо с мамой поговорить.

– Ты ей все расскажешь?

– Не знаю, – пожала плечами Люда.

От ее родителей они скрыли синдром спецнабора, чтобы беспрепятственно попрощаться, чтобы с виду все, как обычно. Но обычно ее по выходным забирали на дачу и запрягали в работу.

Девушка подхватила свое полное ведро и уверенно зашагала к теплице.

Саня с новой силой принялся бороться за урожай (или с урожаем?).

Вскоре его позвали обедать, и он не мог понять, отчего у матери и дочери такие потные, раскрасневшиеся лица – то ли от состоявшегося нелегкого разговора, то ли от невыносимой жары в теплице?

Иван Серафимович отказался сесть с ними за стол: не хочу чего-то. Не наработался покамест.

Обед состоял из простой снеди: картошка, тушенка, помидоры, лук, огурцы и квас. Зоя Степановна чересчур суетилась, все время что-нибудь роняла, но при этом улыбалась. Стеснялась, может быть? А может, растерялась от известия, сообщенного дочерью.

– Клубники в этом году много, – задумчиво рассуждала она за столом. – Может, продать одно ведерко?

Они недоуменно посмотрели на нее. Почему она советуется с ними, а не с Иваном Серафимовичем?

– Почем на рынке клубника, не знаете? – обратилась Зоя Степановна к Александру.

Тот сначала пожал плечами, а потом вспомнил:

– Мой сосед Витяй покупал недавно! Три рубля – поллитровая банка.

Зоя Степановна посмотрела на ведро, собранное Людой,оценила:

– Здесь банок двадцать будет. Шестьдесят рублей! Неплохо!

Саня подумал, что за такие деньги он полмесяца пашет на заводе.

– Скажу отцу! – загорелась хозяйка. – Но только ,надо прямо сейчас ехать и продавать.

– А кто же поедет, мама? – вытаращила Люда глаза.

– Как это кто? Вы и поедете!

– Но нам нельзя! – запротестовала девушка. – Мы – комсомольцы. Если на заводе узнают…

– А мне уже все равно! – обрадовался Саня – Поедем! Я буду торговать!

– Вот и хорошо! – потирала руки предприимчивая женщина. – Осталось только взять в оборот Ивана Серафимовича!

И она вышла в огород, чтобы обсудить коммерческую инициативу с главой семейства.

– Классно придумала твоя мама! – шепнул он ей, глядя в окно и наблюдая, как горячо спорят Людины родители.

– Подожди еще! – пригрозила Люда. – Ты не знаешь отца! Он может не согласиться!

Но она сама не знала своего отца. Иван Серафимович был не из тех людей, что упускают верную прибыль из рук, особенно когда деньги валяются под ногами. Спор же с супругой у них возник по другому поводу. Отец настаивал, чтобы Люда вернулась вечером на дачу. Мать была против. Во-первых, неизвестно, сколько времени они будут торговать, последний автобус с автовокзала уходит в восемь вечера, а добираться на попутках очень опасно. Во-вторых, девочка спокойно может переночевать дома, в городе, а утром вернуться на дачу. В конце концов женщина взяла верх, накрыла марлей ведро, выдала дочери поллитровую банку и напутствовала их простыми христианскими словами:

– Идите с миром…

Тогда Саня не уловил подводного течения этих слов. Пожелание мира было в основном адресовано ему.

– Вот не думал – не гадал, что в последний день перед армией стану спекулянтом! – шутил он в переполненном автобусе.

– Тише, дурак! – попросила Люда и была права. Пассажиры при слове «спекулянт» стали косо поглядывать на молодых людей.

Но ему все было нипочем в этот день, море по колено. Главное, что Людку он сумел выцарапать из лап грозного родителя.

– На рынок не поедем! – заявила она, как только они очутились на автовокзале.

– А как же…

– Я знаю одно хорошее место. Универсам на улице Гегеля. Там всегда торгуют садоводы-любители, и, кроме того, нас там никто не знает!

Пришлось согласиться с ее доводами, хотя «хорошее место» находилось очень далеко от автовокзала и они потратили около двух часов, давясь в потных автобусах, пока добрались до цели.

Люда оказалась права, садоводов-любителей здесь куры не клевали, и, как назло, почти все торговали клубникой, и поллитровая банка уже стоила полтора рубля.

– Мы так с тобой простоим до вечера! – оценил ситуацию будущий предприниматель. –Давай просить рубль за банку.

– Отец меня убьет! – всплеснула руками Люда, но долго стоять на виду у всех ей тоже не хотелось.

– Подходите! Подходите! – зазывал Саня. – Всего рубль банка!

К ним выстроилась очередь. Люда только успевала накладывать. Александр принимал деньги. Ведро ушло за полчаса.

Это была его первая и самая дорогая выгода от продажи, и заключалась она, конечно, не в двадцати вырученных рублях, а в том, что он сэкономил целых полдня для прощания с любимой.