Читать книгу "Царь муравьев - Андрей Плеханов"

– Как Мухина? – Вадик криво усмехнулся. – А знаешь, кто конкретно убил его? Хочешь знать?

– Ты?

– Не-а. Мишку Мухина конкретно пристрелил Мулькин. Пистолет ему в башку, – Вадик приставил указательный палец ко лбу, – и бабах! Мозги вылетели через затылок, я сам видел.

– Джеф? Быть такого не может!

– Может, еще как может. А знаешь, почему именно Мулькин?

– Почему?

– Потому что Мулькин и Мухин когда-то были друзья – не разлей водой. И, значит, когда стало ясно, что Мухина надо убирать, Ганс выбрал именно Мулькина. «Пристрели, – говорит, – этого кретина, чтобы не мучился, исполни гуманное дело».

– А что Джеф?

– Да ничего, головой кивнул только. Вывезли Мухина за город, грохнули и сожгли тело. Фактически это уже не Мухин был, а самый натуральный Трупак. От мозгов у него мало чего осталось – все наркотиками сжег.

– И кто же будет убивать меня? – поинтересовался я. – Кто-то из моих близких – такой у Ганса порядок? Агрба, Майор? Или снова Джефа привлечете?

– Тебя? Убивать? – Вадим хохотнул. – Лечить тебя надо, а не убивать. Тебе вообще-то статья светит за то что ты в мэрии натворил. Ну, нахулиганил, на мэра напал, кучу народа обидел, на пол уронил – это еще пустяк, на пятнадцать суток потянет, в крайнем случае на полгода условного. Но ведь ты Володьку Марьина чуть не убил! Перелом носа, ушиб мозга, всякая другая фигня. Его сейчас в «Клинике жизни» выхаживают, еле довезли. Трепанацию черепа делали. Тебя чему в институте учили – людей калечить? Это уже серьезная статья, доктор, и условным наказанием вряд ли отделаешься, понял? Если, конечно, мы не заступимся.

– А вы заступитесь? – спросил я, внутренне кляня себя за малодушие. Голос мой дрогнул.

– А ты как думаешь? – Вадим глянул на меня с откровенным презрением.

– Не знаю… Думаю, нет.

– Так вот, знай: заступимся, потому что мы своих не бросаем, правило у нас такое. Ганс сказал: никакой тюрьмы. В ИВС[41]тебя посадить – значит, убить сразу же. Нервы у тебя не в порядке, психовать начнешь, поцапаешься с кем-нибудь, и придушат тебя урки в первую же ночь. Но дело твое так просто не замнешь: засветился ты здорово, в мэрии пресса была, сфотографировали твои выкрутасы, даже на камеру сняли. Во всех новостях твою пьяную физиономию показали. Поэтому придется тебе, дружок, идти в психушку. Чего, по моему мнению, ты в самый заслуживаешь.

– Надолго?

– Точно не знаю, я в этих вопросах не спец. Думаю, недельки на две.

Вы не представляете, как я обрадовался! Вот это избавление! Две недели, и я на свободе, после всего того, что натворил…

Я понял ничтожность своих претензий к Гансу. Я был для него никем, отвратительным скандалистом, неконтролируемым психопатом. И все равно он заботился обо мне так же, как об остальных подлизах.

– Вадим… – громко зашептал я, смахивая с глаз наворачивающиеся слезы. – Передай Гансу… Пожалуйста, передай, что я очень ему благодарен! Очень! Я не знаю, что на меня нашло, я просто напился… Я только хотел знать, где Женя! Правда…

– Ладно, чего уж там, передам, – вальяжно сказал Вадим. – Ты давай, браток, лечись правильно, руки больше не распускай, и, глядишь, все наладится.

Так я оказался в психбольнице.

* * *

Какие там две недели… Торчу здесь уже больше месяца. Больше двух месяцев не видел Женю, не разговаривал с родителями и друзьями. Лекарств стараюсь не принимать, но все чаще ловлю себя на мысли, что действительно схожу с ума. Может быть прав мой лечащий врач, и у меня самая настоящая мания преследования? Может быть, нет в мире никаких фрагрантов, и я придумал все сам?

Я согласился бы, чтобы подлиз не было – с одним только исключением. Женя, пусть она будет. Иначе какой тогда смысл в моей жизни?

Но Ганс существует, никуда он не делся. Ежедневно лицезрею его обаятельную физиономию в новостях – не только городских, но и центральных. Вот мэр Сазонов начинает поголовную диспансеризацию детей по всей области, как в лучшие советские времена, а исцеленный губернатор Галактионов жмет ему левую руку и улыбается – похудевший, помолодевший на десять лет, весь новенький, словно только что купленный в самом дорогом бутике. Сколько влили в него «царской» кровушки? Литров двадцать, не меньше, из них два моих. Еще картинка: И.А. Сазонов выступает на форуме в Давосе, на отличном английском языке рассказывает об экономических успехах нашего города, за полгода увеличившем поступления в бюджет в четыре раза. Вот он же в Венгрии в качестве почетного гостя: торжественно перерезает ленточку филиала «Клиники жизни»; проф. Благовещенский, почему-то беспросветно мрачный, стоит рядом, теребит в руках папку с бумагами, бороду его укоротили до приличных размеров. У меня сразу колет в сердце: почему так невесел мой шеф? Что-то совсем плохое с Женей? Хотя куда уж хуже – за два месяца она ни разу не подала свой нежный голосок. А у Ганса все отлично – вот он под ручку с самим президентом РФ, оба в спортивных костюмах, гуляют где-то под Сочи по асфальтированной дорожке в сопровождении личных собак. Иван Алексеевич умело втирает президенту что-то насчет национального проекта здорового образа жизни, финансируемого общественным фондом «Благовест». Интересно, хочет ли Ганс стать следующим президентом? Готов поклясться, что нет. Во первых, следующий президент РФ, считай, уже назначен, во-вторых, эта роль не для Ганса. Он царь муравьев, а не «обычных». «Обычные» непослушны и непредсказуемы, и манипулировать их действиями приходится через обширную сеть фрагрантов. Сеть, из которой меня бесцеремонно выкинули, посчитав профнепригодным.

Наконец телевизор выключают, и нас, психов, разгоняют по палатам. Мои снотворные пилюли выплюнуты в унитаз, поэтому сна не предвидится. Я лежу в полудреме, и то ли галлюцинирую, то ли продолжаю сходить с ума. Представляю, как Ганс лично приходит сюда, в палату, вместе с Женей, и говорит: «Прощаю тебя, Дима». И я плачу от облегчения, и с усердием целую его руки – и настоящую, и искусственную, и бросаю взгляды на Женю, не имея представления, разрешено мне будет до нее дотронуться, или уже нет, уже никогда…

Если Ганс ставил целью сломать меня, то он своего добился. Я готов сделать все, что он прикажет. Единственное, к чему никогда не буду готов – лишиться Жени.

Как ни странно, именно то, что я ничего не знаю о Жене, заставляет меня держаться на плаву. Я не знаю конца этого триллера и терпеливо жду развязки, до последнего надеюсь на лучшее. Я не то что притерпелся – скорее, душа моя свернулась, застыла в состоянии анабиоза. Я жду финала – хоть какого-нибудь.

Известно, что надежда умирает последней. Каково это – когда она умирает? Думаю, ничего хорошего.

Сегодня за мной придут. Они еще далеко, но я слышу их шаги. Они идут, я жду и сжимаю кулаки в предчувствии конца.

Я сделал все, что мог, чтобы ускорить этот процесс. Рискнул всем, бросил карты на стол – жалкие полукозыри, неубедительные, оборванные со всех сторон. Два дня назад я нагло запер ординаторскую (она закрывается на ключ, и я обзавелся им), и остался тет-а-тет с лечащим врачом Максимом Олеговичем. И сказал ему несколько фраз.