Читать книгу "Хаосовершенство - Вадим Панов"

— Замри.

И мощный удар ногой швыряет фотографа в стену, по которой он тут же сползает на землю.

Пули проходят мимо, а Олово, неизвестно как преодолевший три разделявших их метра, бьет десантника в шею.

Кадр.

Кровавый фонтан на стену.

А ножи уже кромсают остальных солдат. Самого Олово не видно, проследить его путь можно лишь по десантникам, падающим один за другим. И еще «шива»… «Шива» успевает взять в кадр невысокого. А ошарашенный Крис не думает о том, что Олово движется чересчур быстро. Крис просто держит палец на кнопке и не чувствует капель крови, что брызжут на его лицо. Вообще ничего не чувствует. Он видит лишь черный ствол. Он видит пули, что летели в него. Пули, от которых спас Олово. Крис больше не человек и не зеркало, он — механизм для нажимания кнопки. Он в ступоре. Он покрыт чужой кровью и не замечает, как Олово хватает гранатомет и выскакивает наружу, потому что к доту приближается вертолет. И не замечает взрыва, не понимает, куда его тащит вернувшийся Олово. Ничего не понимает.

Кадр № 987. Тринадцатый полигон «Науком», Станция, август. Страшно.

— Мы не успеваем обрабатывать!

«Поплавки» визжат, но не справляются с управляемой аварией, которую задумали три гения. Системы работают нештатно, мощность нагнетается, однако даже суперпроцессоры не способны корректно просчитывать происходящее. Только с погрешностями. С огромными, мать их, погрешностями, которые положат всех в гроб.

— Чайка! — орет Ганза.

— Я стараюсь!

— Хреново стараешься!

Ганза ругается по-черному, и это плохо. Это значит, что все очень-очень плохо, потому что Ганза никогда не ругается и всегда весел. А еще Ганза лучше всех понимает, что происходит, и если он ругается…

— Чайка, твою мать!

— Я стараюсь!

Объять грандиозный организм, который несколько лет строили крупнейшие корпорации.

Огромную систему неспособен удержать под контролем один-единственный человек, она не рассчитана на подобное. Она слишком сложна. Потому и надрываются «поплавки», и даже тот, в «балалайке», не прочитывает все приходящие сообщения. Потому что суперпроцессор становится тормозом, затычкой между колоссальным массивом данных и самым уникальным во Вселенной компьютером — человеческим мозгом.

— Чайка!

— Еще «синдин»!

Саймон колет наркотик, но этого мало. Мало, мать его, мало! Чайка чувствует, как «синдин» вливается в кровь и таранит организм изнутри. Выжигает все пробки и затычки, всю защиту против перегрузки, но при этом дает силу. Нажимает на нужные клавиши, активизирует нужные программы, но мощности маловато. Система «Чайка» не выходит на пик, потому что между ней и системой «Станция» есть самая главная затычка — «поплавок». И гробятся приходящие данные. Приказы не успевают отдаваться, и Ганза белеет:

— Чайка!!

Энергетический котел пыхтит, грозя разразиться неуправляемым штормом.

— Еще дозу!

— Сдохнешь! — рычит Саймон.

— Делай!

Чайка понимает, что уже рядом, но еще не вместе. Он оседлал цифровой поток, но не сделался его частью. Биты остаются битами. Соседями, а не родными. Океан информации ласкает ноги, но не пускает дальше пляжа. Ганза белеет. Все летит к чертям, а вонючий Саймон…

— Еще дозу!! Я должен раствориться в этой гребаной системе!

Ганза слышит и понимает. У Ганзы расширяются зрачки.

— Он обезумел!

Но Саймон уже колет.

— Еще!

И Саймон колет еще.

Очень много и сразу. То, что прелат Туллиус Танг пытался когда-то объяснить Сорок Два.

Много и сразу.

И что-то лопается в голове…

Смерть?

Жизнь?

И Чайка понимает, что смерти нет, есть лишь Колесо. И еще понимает, насколько был глуп, пытаясь раствориться в системе. Насколько глупы были великие ломщики прошлого и нынешние тритоны. Глупы и наивны.

Зачем растворяться в мире, если ты уже его часть?

Ты — Человек.

И компьютер должен служить тебе.

И все, что нужно, — показать это. Выйти на другой уровень. Увидеть не холодное железо, не компьютер, а новый элемент мира. Новую часть мира. Живую, хоть и мертвую. Но ведь все когда-то было мертвым. Всё на свете когда-то было мертвым. В этом и прелесть мира — он вечно обновляется, меняется, становится другим. Нужно просто увидеть его очередное обновление, понять, что сеть стала частью грандиозной живой картины, понять, что она ждет не растворения, а…

Сеть стала частью мира, но не обрела душу. Она принимает тонущих в ней, но ждет не растворения, а Слова. Поэтому она пока мертвая. Поэтому мечтает стать живой. Сеть понимает, что еще не совершенна. И Сеть ждет Слова.

И Чайка знает Слово.

И что-то лопается в голове.

И Чайка понимает, что он только что сжег мешающий ему суперпроцессор.

И реки информации сливаются в один поток. Вся инфа от всех машин Станции, триллионы бит в наносекунду, не поток, а цифровой цунами — приходит к нему. Но Чайка не становится потоком, не растворяется в нем. Он не часть нового элемента мира, он им правит. Потому что он — Человек, а поток — всего лишь Цифра.

Поэтесса дура. Сорок Два — дурак. И каждый тритон, мечтающий слиться. Потому что настоящая мечта — в достижении невозможного. В том, чтобы взойти на вершину.

Суперпроцессор прогорает, и Чайка видит Станцию так, как Читающая Время видит будущее, — насквозь. Как Гончий Пес видит врагов. Как Избранная видит Срединные миры.

Чайка чувствует работу каждого органа Станции, каждой мышцы, каждой клеточки. Он знает, что должен сделать, и задача вызывает у него радостную улыбку. Он знает, что справится. Он знает, что изменился.

Он знает, что такое Совершенство…

Светло-зеленый столб чистой энергии рождается над древним алтарем, устремляется к небу и в землю. Не магнитные поля его удерживают и не сталь, а Слово. Чистая Энергия сошлась с Чистым Словом, образовав идеальное сочетание невозможного, найденное в душе Патриции.

— Да будет так! — провозглашает замершая у камня Избранная.

И Копье вгрызается в небо. И проходит сквозь землю. Вылетает за пределы атмосферы. В секунду заполняет двадцать километров скважины. Не останавливается. Копье несется к звездам. Копье целится в раскаленное сердце Земли.

— Да будет так!

И Копье насилует мир. И ему отзываются миллиарды ртов. Все мониторы Земли транслируют происходящее на Станции, но почти никто не смотрит, потому что земля уходит из-под ног. Корчится мир, пронзенный в день великого соития энергетической пикой. Смешиваются в нем прошлое с настоящим, в муках рождая будущее. Сливаются наука с мистикой, холодный расчет с необъяснимым чудом, прагматизм и надежда, разум и сердце. Сливаются, заново раскручивая Великое Колесо, на деле доказывая, что там, где нет прошлого, не будет и будущего.