Читать книгу "Клим Ворошилов. Первый Маршал страны Советов. Друг Сталина, враг Хрущева - Петр Балаев"

Следующая категория свидетелей — врачи. Их воспоминания есть. Там куча профессоров отметилась в «лечении». Юрий Игнатьевич Мухин принял всё, что связано с врачами, за чистую монету. Простительно, он не медик. Так вот, врачи вспоминали, как лечили, в красках, с подробностями. Вели протоколы и журналы. Да ни хрена они никого не лечили! Если точнее — от инсульта они никого не лечили.

Я уж даже не говорю о том, что тяжелый, но вполне транспортабельный больной не был в срочном порядке госпитализирован в клинику, где было все необходимое оборудование, все специалисты и все лекарства под рукой! Из соображений секретности? Наверное, для кого-то будет откровением, что все московские светила медицины в первые дни месяца марта 1953 года обсуждали — чем бы и как бы помочь Вождю? Во всех институтах шли дискуссии по поводу оказания медицинской помощи Сталину! Как будто специально не скрывали болезнь, а рекламировали.

Только одно профессора невропатологи и терапевты сделать забыли и на этом прокололись. Или сами не хотели этого делать, а когда их попросили сфальсифицировать документы, написали (внимание!) — ПРОТОКОЛЫ.

А что их могли, например, чекисты попросить оформить? Только те документы, которые они сами привыкли оформлять. Протоколы.

Но не пишут врачи протоколы. У любого врача есть рефлекс: как только ему на лечение поступает больной, врач берет папку с надписью «История болезни» и начинает наполнять эту папку документами. 2 марта 1953 года работала целая шайка профессоров-доцентов, опытных врачей, а не интернов, каждый из них осознавал свою ответственность за жизнь и здоровье самого важного в их жизни пациента. Каждый из них знал, что процесс оказания помощи пациенту нужно тщательно документировать. «История болезни» — это единственное медицинское дело, единственный сборник документов, который составляется на больного, поступившего на лечение к врачу. Если только это не приходящий для амбулаторного лечения и наблюдения человек, каковым со 2 марта Сталин не являлся. Но даже «Амбулаторной карты» не завели, вернее ее не принесли из Кремлевской поликлиники и не стали заполнять. Документирования лечения не было!

Более того, первый документ, который оформляет врач, получив пациента, называется «Анамнез». Но нет на Сталина анамнеза! Вообще нет. А там должно быть написано как, при каких обстоятельствах случилось заболевание, когда, кем, в каком состоянии был обнаружен больной, чем больной болел ранее, какие операции перенес… Где всё это? Сразу в Протоколах начинается описание состояние больного и уколы камфоры.

Таким образом, отсутствие в материалах о болезни И.В. Сталина «Истории болезни», тем более отсутствие даже в Протоколах «анамнеза» свидетельствует только об одном — либо лечения не было, либо оригиналы медицинских документов уничтожены и заменены фальшивками.

Дальше. Опять охрана. Надо просто знать специфику этой службы. Безопасность охраняемого лица на всех объектах обеспечивается не разными структурами и подразделениями, а одной структурой и одним ее подразделением.

И это подразделение подчиняется только одному лицу. Более того, во время несения дежурства по непосредственному обеспечению безопасности охраняемого лица, охрана не подчиняется НИКОМУ! Только инструкции. Единственно инструкции. Плюс во всему — все объекты, на которых особенно часто находится охраняемый, должны находится под непрерывной охраной. С Ближней дачи, если на ней отсутствовал Сталин, охрана не снималась.. Иначе, перед каждым посещением дачи нужно было ее долго и тщательно обследовать с миноискателями и собаками. То же самое с кремлевской квартирой и кабинетом. Там должна была быть постоянная вахта.

Охранник обязан был не только грудью закрыть охраняемого от шального снаряда, на нем висела вся ответственность за жизнь и здоровье подопечного полностью. Оказание первой медицинской помощи при самых вероятных случаях — это такой же обязательный набор знаний и навыков, как и стрельба из нагана. Ситуации, которая описана в воспоминаниях разных хрусталевых, когда они увидели Сталина лежащим на полу в гостиной и стали звонить своему начальнику, Игнатьеву, с криками: что нам делать? — абсурдна. Они могли информировать Игнатьева о происшествии, но вот установить факт болезни подопечного, оказать ему первую необходимую помощь и вызвать бригаду врачей, фамилии которых записаны в их постоянно обновляемой инструкции — это их обязанность.

Если же Хрусталевы потом стали рассказывать байки о своем преступном отношении к охраняемому ими Сталину, то это значит только одно: ни 1 марта, ни 2 марта они Сталина не охраняли, поэтому болтали бред о своём раздолбайстве. Они ответственности не боялись. Знали, что их болтовня ничего не стоит. Сталина на даче не было.

А вот те, кто охранял Иосифа Виссарионовича на квартире — остались неизвестными. Что с ними стало? Куда они исчезли? Я не нашел вообще ни одного упоминания о тех людях.

Что случилось в ночь с 1-го на 2 марта на квартире у Сталина — это так и останется величайшей тайной в истории России. Слишком много лет уже прошло, нет в живых ни одного свидетеля. Маловероятно, что кто-то из них оставил какие-то записи, передал их потомкам, чтобы потом, когда будет такая возможность, обнародовать. Давно бы уже обнародовали. Хотя, нет, есть один. Профессор Мясников. Только никто так и не понял, что он написал в своей книге…

Мы сегодня имеем только весьма косвенные улики о возможном убийстве Сталина. Одним из самых заинтересованных в смерти Сталина лиц, Хрущевым, была озвучена версия о болезни Вождя на даче, мемуары Хрущева, который находился под постоянным надзором КГБ, «случайно» оказавшиеся в США, разумеется, предназначались не для советского народа, а для мировой общественности. Потом его бред был подкреплен воспоминаниями охранников дачи.

Вернее, не всеми охранниками, а только двумя. Старостина в 1977 году опросил А.Т. Рыбин, который в 1953 году уже в охране Сталина не служил, заведовал охраной Большого театра, Лозгачева — Эдвард Радзинский в 1995 году. Несли оба такую чушь!

Они ничего кроме чуши нести не могли, потому что свидетелями не были. Виденное своими глазами, особенно если это событие значимое, запоминается почти на всю жизнь в деталях. Инструкция о том, как и что говорить, в случае чего — забывается, начинается путаница. Поэтому у них масса разногласий в воспоминаниях.

Далее идут записи врачей в Протоколах и в каких-то дневниках о лечении. Там написана не менее грандиозная чушь, чем показания Лозгачева и Старостина. Даже если поверить в то, что врачи были настолько пугливыми, что забыли завести «Историю болезни», но ведь хотя бы о лечении могли сговориться! Нет, они и в нём «накосячили». У последнего министра здравоохранения СССР Чазова был учитель — профессор Александр Мясников, известный невропатолог. Он тоже 2 марта «лечил».

Читаем и смеемся, особенно если читатель врач. 2 марта Александра Мясникова строгие чекисты привезли на Ближнюю дачу, там уже бригада врачей работала, к ним присоединился профессор. Вот что он пишет о том, как Сталин был обнаружен «заболевшим»:

«В одной из комнат были уже министр здравоохранения, профессор П.Е. Лукомский (главный терапевт Минздрава), Роман Ткачев, Филимонов, Иванов-Незнамов. Министр рассказал, что в ночь на 2 марта у Сталина произошло кровоизлияние в мозг с потерей сознания, речи, параличом правой руки и ноги. Оказалось, что еще вчера до поздней ночи Сталин, как обычно, работал у себя в кабинете. Дежурный офицер (из охраны) еще в 3 часа ночи видел его за столом (смотрел в замочную скважину). Все время и дальше горел свет, но так было заведено. Сталин спал в другой комнате, в кабинете был диван, на котором он часто отдыхал. Утром в седьмом часу охранник вновь посмотрел в скважину и увидел Сталина распростертым на полу между столом и диваном. Был он без сознания. Больного положили на диван, на котором он и пролежал в дальнейшем все время. Из Москвы из Кремлевской больницы был вызван врач (Иванов-Незнамов), вскоре приехал Лукомский — и они сутра находились здесь».