Читать книгу "Описание земли Камчатки - Степан Крашенинников"

Чего ради изменники, предостерегая себя от оной, засели в Нижнем Камчатском остроге, вкруг которого из церковной трапезы сделали другую стену, а вверх по Камчатке послали ко всем камчадалам ведомость о взятии острога – с таким приказом, чтоб все съезжались в завоеванный острог российский.

На другой день разграбили они все пожитки казачьи, нарядились в самое их лучшее платье, в том числе иные в женское, а иные в священнические ризы, отправляли великое торжество, по обыкновению в объедении, пляске и шаманстве, а Федька Харчин, как новокрещенный, призвав новокрещенного же, умеющего грамоте, приказал ему петь молебен в священном одеянии и за тот молебен велел выдать ему 30 лисиц, записав в книге таким образом: «По приказу комиссара Федора Харчина выдано за молебен Савину» – ибо так оный новокрещенный назывался – «30 лисиц красных», чего ради после, до самого выезда моего, называли его попом поганым.

На другой день по взятии острога, то есть июня 21 числа, командир партии штурман Яков Генс отправил для отнятия у камчадалов острога партию, в 60 человеках состоящую, которые, прийдя под острог, уговаривали их всеми мерами, чтоб они покорились, и обнадеживали их императорскою милостию и прощением, но они не хотели того и слышать; напротив того, ругали их и укоряли, а особливо Харчин, который, насмехаясь, им со стены кричал: «Зачем вы пришли? Разве не ведаете, что я комиссаром камчатским? Я буду сам ясак собирать, а вы, казаки, здесь в земле не надобны».

Чего ради казаки принуждены были с судна требовать пушек, по получении которых, июля 26 дня, того ж месяца по острогу стрелять начали и пробили великие проломы, так что пленные женщины при робости осажденных могли выбегать из острога.

Харчин, видя, что ему в остроге на защититься, одевшись в женское платье, ушел из острога; и хотя за ним была погоня, однако не могли догнать, ибо он так резво бегал, что мог настигать диких оленей, как о том сказывают многие казаки и брат его, которого я застал вживе.

После того человек с 30 осажденных сдались, прочие в остроге перестреляны. Один ключевский есаул Чегеч с малым числом подчиненных даже до смерти оборонялся, при котором случае от стрельбы загорелась пороховая казна и крепость со всем бывшим в ней богатством обратилась в пепел; одна уцелела церковь, но и та сожжена от камчадалов по отплытии казаков к морю.

На приступе казаков убито четыре человека, но много переранено, а сколько погибло камчадалов, про то неизвестно, для того, что трупы их погорели в остроге. Не спаслись же и те, которые сдались во время приступа, ибо казаки, будучи огорчены насилием жен своих и тратою имения, перекололи их без остатка.

К столь скорому разбитию бунтовщиков много способствовало неукоснительное отправление партии, которая не допустила им в остроге умножиться: ибо в противном случае соединились бы с ними Камакова острога камчадалы, которых считалось человек до ста или более, а малолюдные бы остроги и поневоле поспешили в сообщение, опасаясь бедствия, но тогда, видя отправление партии, принуждены были ждать окончания дела, под видом людей беспристрастных и верных России.

За всем тем походом дело не приведено к совершенству, ибо Харчин, собравшись с другими тойонами во многолюдстве, намерен был плыть к морю и дать бой со служивыми; токмо встречен от партии при самом отправлении в путь свой и, по малом сражении, принужден был отступить на отъемное высокое место и укрепляться по левую сторону Ключевки-речки, где сражение происходило, а казаки стали по другую сторону той речки.

И хотя Харчин всякие способы употреблял, как бы устрашить казаков и принудить возвратиться к морю, однако они, вместо робости, не переставали советовать ему и сообщникам, чтобы сдались, и наконец убедили, что Харчин с другим тойоном и с братом своим на переговор вышел и, стоя при речке, показывал свою охоту, что он желает быть в стане казачьем, токмо требовал за себя аманатом одного служивого, что с казачьей стороны учинено беспрекословно.

А Харчин, будучи в стане их, требовал, чтоб они камчадалов не разоряли, для того что он более воевать не хочет и поедет уговаривать сродников своих и подчиненных, но, будучи назад отпущен, прислал ответ, что сродники его к миру не склоняются, а брат его и тойон Тавач, которые приходили вместе с Харчиным, к своим возвратиться не пожелали.

На другой день Харчин, придя на берег с другими тойонами, требовал, чтоб его казаки к себе перевезли, а в аманаты бы за него дали двух человек, в чем ему казаки и вторично не отказали, однако умышленно, ибо как он к ним переехал, то они взяли его под караул, а своим закричали, чтоб в реку бросались; для предосторожности же, чтоб оставшиеся на берегу их не закололи, приложились на них ружьями, чего камчадалы устрашась, разбежались.

Таким образом главный изменник пойман, данные в аманаты спаслись, а остальные тойоны со своими подчиненными, по двоекратном выстреле из пушек, разогнаны. Верхне-еловский тойон Тигиль со своим родом побежал в еловские вершины, ключевский тойон Голгоч[445] – вверх по Камчатке, а другие – по другим местам, однако вскоре все погибли, ибо казаки многими партиями устремились вслед за бегущими и били, кого ни постигали.

Тойон Тигиль по долговременном сопротивлении, переколов жен и детей своих, сам себя живота лишил. А Голгоч по погромлении камчатских острожков на реке Козыревской и на Шаниной за то, что жители не хотели идти к нему в сообщение, убит от них при своем оттуда возвращении.

Между тем как слух прошел о разорении Нижнего Камчатского острога, то камчадалы по большей части взбунтовали, всех, кто в их острожках из казаков ни прилучился, убили, размучив тирански; начали соединяться вместе, чтоб идти под оставшие остроги – под Верхний и Большерецкий, начали призывать к себе в сообщение всех своих соседей угрозами и ласкою, при чем много из тех, которые к ним не пристали, и побито.

А казаки принуждены были жить в великом страхе, пока не получили помощи из Нижнего; однако партии из обоих острогов ходили в поход по Пенжинскому морю и громили всех без пощады и милости.

А когда прибыла команда из Нижнего, тогда они соединенными силами пошли на азачинских изменников, которых было более 300, брали приступом крепкие и нарочно сделанные острожки их, побивали изменников купно и с невинными, жен их и детей в холопство брали и, таким образом погубив их множество и успокоив, паки на Камчатку возвратились по своим местам с великою прибылью.

И с того времени не бывало уже убийства на Камчатке по 1740 год, в котором по разным местам человек с семь от коряков переколоты, в том числе один матрос команды покойного капитана-командора господина Беринга.

После того вскоре прибыл на Камчатку для розыска якутского полка майор, что потом был подполковником, Василий Мерлин, с одним офицером, с капральством солдат и с малым числом иркутских служивых, а по нем в товарищи ему майор Павлуцкий, которым велено было исследовать о причине бунта, об убийстве японцев и о других тамошних непорядках, а исследовав оное дело, прислать с подписанием своего мнения в Иркутск для конфирмации, и притом новый острог построить, которые и жили там по август месяц 1739 года.