Читать книгу "Фаворитка короля - Анна О'Брайен"

— Никто не мог сравниться с вами.

— Славный был денек. — Эдуард прикрыл глаза, словно видел мысленным взором картины былого величия.

— Это святотатство — говорить с ним об охоте, — прошипел мне отец Годфри. — И потакать ему в этом. — Он повернулся к Эдуарду. — Государь!..

Король поднял на него усталые глаза.

— Я еще не умер, Годфри.

— Вам нужно примириться с Богом!

— Как? — Взгляд Эдуарда вдруг стал до ужаса проницательным. — Просить прощения за всех, кто пал на полях сражений во Франции? И вы воображаете, будто Он простит мне то, что я послал стольких людей на смерть?

— Простит, если вы покаетесь. — Отец Годфри снова высоко воздел распятие.

— Как может он каяться в том, что принесло ему величие и славу? — вмешалась я.

— Перестань, Алиса! — Как всегда, Эдуард проявлял больше сдержанности, чем я. — А помнишь, как мы пускали соколов со стен Виндзорского замка? Вот на это стоило посмотреть… — Эдуард умолк, слышалось только его тяжелое дыхание. Потом позвал меня: — Алиса!

— Я здесь.

— Мне… очень жаль, что все это закончилось.

— Он уходит от нас. — Отец Годфри налетел на меня, как жалящее насекомое. — Дайте же ему покаяться. Он не должен умереть без отпущения грехов.

— Он поступит так, как пожелает сам. — Я погладила руку Эдуарда, ощущая, какой хрупкой она стала. — Он всегда делал все по-своему. Всевышний неизменно являл ему Свою милость и знает за ним много благочестивых дел, так что в рай он попадет независимо от отпущения грехов.

— Пресвятая Дева! Уговорите же его исповедаться!

Терпение мое лопнуло. Я вскочила на ноги, вынудив священника попятиться.

— Ступайте прочь!

— Я никуда не уйду, — заупрямился отец Годфри, но смотреть мне в глаза не посмел. Я подошла к двери, распахнула ее.

— Позовите Уикхема сразу, как только он приедет, — приказала я дворянину, стоявшему на часах у двери, и увидела, как лицо Эдуарда осветилось радостью. Единственное, о чем он еще сожалел, — это о разрыве с Уикхемом. Я правильно поступила, когда решила вызвать его сюда. Если уж кому и отпускать грехи Эдуарда, так только Уикхему.

— Когда король умрет, кто сможет защитить вас, мистрис? — сердито бросил мне отец Годфри, тихонько выходя из королевской опочивальни.

Увы, он повторил мысль, неотступно терзавшую меня.

* * *

Уикхем приехал, и Эдуард, оживившись, приветствовал его немного неуклюже и даже небрежно, что ничуть не огорчило невозмутимого прелата.

— Это ты, Уикхем? Ты чуть было не опоздал! Ну, давай покончим с… Я прошу у тебя прощения за то, что незаслуженно уволил от должности. И еще я каюсь во всех своих грехах. Довольно этого?

— Лично я глубоко благодарен вашему величеству. — В глазах Уикхема блеснули слезы, которые он сдерживал усилием воли. — Что же до Всевышнего, то я полагаю, Ему требуется от вас гораздо больше, государь.

— Так отмоли мои грехи сам, черт возьми. — Эдуард попытался улыбнуться, в нем вспыхнула на миг искорка прежнего огня. Я стояла рядом, радуясь этому желанному примирению. — Для чего я сделал тебя епископом, если ты не можешь даже замолвить за меня словечко перед Господом Богом? — Он произносил дерзкие слова, но голос уже едва повиновался ему.

— Я не уверен, что Господь Бог примет посредничество третьего лица, когда речь идет о грехе блудодейства. — Меня удивила резкость Уикхема, но, в конце концов, он был священником. — И о прелюбодеянии, — добавил он. — Если вы надеетесь получить прощение, то должны сами покаяться в этом грехе.

— Тогда, значит, гореть мне в аду. Я не предам Алису своим покаянием. И о колдовстве мы речь вести не станем, никто меня не привораживал. Все поступки я совершал по своей воле, мне за них и ответ держать. — Эдуард сжал мою руку, отдышался. — Судя по всему, совсем скоро. Я вижу, что смерть уже ждет у дверей своего часа. — Эдуард посмотрел на меня, но теперь взор его затуманился. — Как ты думаешь, Филиппа встретит меня там?

— Надеюсь, встретит.

— Встретит… Как хорошо будет повидаться с ней… — Мне стало больно от этого удара, нанесенного так внезапно, однако я должна была его ожидать. Все равно больно. — Помоги мне приподняться, Алиса.

Я встала коленями на ложе, протянула руки, обхватила его за плечи, ужаснувшись тому, каким он стал худым, почти невесомым. Я давно уже предвидела наступление этой минуты, но теперь, когда она настала, меня ужаснула ее неотвратимость. Эдуард уходил от меня, я теряла и его, и ту жизнь, средоточием которой он был. Разум мой так застыл от страшной неизбежности, что я была не в силах вымолвить ни слова. Заговорил Эдуард.

— Ты ведь не была ведьмой, правда?

— Правда. Не была. Вы и без меня всегда знали, как вам поступать.

— Знал, знал. — Он сделал глубокий вдох. — Забери их себе… — Тело его слегка затряслось от неслышного смеха. — Забери, как я и говорил. Сам я не могу этого сделать… но ты можешь. Они твои… чтобы ты окончательно могла быть уверена: нищета тебе не грозит… — Он снова с трудом набрал воздух в легкие. — Ты осветила мои последние годы, была отрадой моей старости. — Тяжелое дыхание стало прерываться. — Ты когда-нибудь жалела, Алиса? О том, что мы делали?

— Нет. Ни о чем никогда не сожалела.

— И я тоже. Я люблю тебя… — Голос его замер, потом он чуть слышно прошептал: — Иисусе, смилуйся надо мною.

И перестал дышать.

Так великий король Англии скончался у меня на руках, положив голову мне на грудь. Кожа его засияла, отражая свет свечей, будто он уже был в раю. А я погубила свою душу, отказавшись сожалеть о чем бы то ни было.

— Смилуйся над ним, Господи. — Уикхем, не поднимаясь с колен, перекрестил усопшего.

— Прощайте, Эдуард. — Я не стала рыдать сразу. — Когда вы приблизитесь к престолу Господню, Филиппа будет рядом с вами.

Я выпрямилась и исполнила свой последний долг перед Эдуардом: убрала подушки, чтобы он лежал ровно, пригладила ему волосы, поправила простыни, закрывая его до самого подбородка, как он и хотел, потом уложила вытянутые руки вдоль тела, ладонями вниз.

А потом… раз уж он сам напомнил об этом… я стала снимать с его пальцев перстни. Большой неограненный рубин. Сапфир с алмазами по бокам, окруженный множеством жемчужин. Перстень с тремя бериллами. Великолепный аметист, красующийся в гордом одиночестве. Я сняла их один за другим, задушив все чувства усилием воли. Самоцветы засверкали на моей ладони…

Уикхем, прервав молитву и громко выругавшись, вскочил на ноги.

— Ради Бога! Что вы делаете?

Я повернулась и посмотрела ему в глаза. Яркий свет озарял его лицо, резко выделяя глубокие морщины и не оставляя места сомнениям в том, что именно он думает о моем поступке: негодование его было столь сильным и острым, что пронзило мне сердце. На мгновение я была так поражена, что не могла шелохнуться. Неужто Уикхем, лучший из всех церковников, каких я только знала, верит, что я способна обобрать покойника? Из одной только жадности снять с мертвого тела Эдуарда все, что представляет хоть малейшую ценность? Неужели даже Уикхем считает меня способной на подобную низость? «Жалеешь ли ты о чем-нибудь?» — спросил меня Эдуард, и я ответила, что не жалею. Однако иной раз окружавшее меня злословие становилось слишком тяжким бременем. Отчего же я одна должна служить мишенью всеобщего осуждения?