Читать книгу "Сибирский кавалер - Борис Климычев"

И еще через неделю сказал, что нога у него страшно чешется, в отрубленном месте отстают струпья, но сильной прежней боли он уже не чувствует. У диких людей, оказывается, есть даже свои операторы, словно бы в какой европейской стране.

Прошел месяц, шаман развязал Григорию руки, но на ногах у него были колодки. Савва стал поправляться.

Целебные отвары трав и первые ягоды, которые приносили соплеменники шаману Табанкулу, — всё это оказало живительное воздействие на организм Саввы. Ночами, когда шаман забывался чутким сном, Савва еле слышно шептал Григорию:

— Я помогу тебе сбить колодки и беги. Мне уж отсюда не выбраться.

— Выберемся, — шептал Григорий, — ты умеешь отводить глаза. Да и я зря, что ли, столько всего на свете повидал?

В разгар тепла сказал Табанкул, что пошлет их поискать серебро, но пусть не помышляют о побеге. Григорий будет в колодках, а Савва с одной ногой далеко не ускачет. Сопровождать их в горы будут самые сильные и смелые воины.

И вскоре они уже ехали в горы. Григорий сидел на лошади, свесив ноги на одну сторону, это было неудобно и замедляло движение. Один из нерусей приказал снять колодки, да привязать Григория за пояс веревкой к переднему всаднику. Теперь Григорий ехал на привязи. Когда въехали в ущелье, Григорий опять заорал:

— Эхо! Слышишь ли ты Григория?!

Эхо не замедлило ответить:

— Горе я!

Земля дрогнула, со склонов покатились камни. Трещины змеились среди каменных стен, причудливыми линиями разделяя их на части, разверзалась земля и ручьи, запруженные обвалами, быстро образовывали озера.

Григорий соскочил с коня, подхватил под руки Францужанина, который полз среди дикого хаоса. Охранники кричали, падали и воздевали руки к небу.

— Землятресение, — сказал Савва Францужанин. — Мне доводилось попадать в такое в Пиренеях, но тогда я был еще на двух ногах.

— Надо прижаться к скале! — воскликнул Григорий, увлекая за собой Савву. С грохотом летели камни, поднялась туча пыли, откуда-то хлестанула вода. Испуганно ржали лошади, вскрикивали люди.

Когда все стихло, Григорий и Савва не могли узнать ущелье. В нем текла река, а дальше — разливалось и становилось все больше озеро.

— Вверх! — крикнул Григорий. Он лез из последних сил, таща за собой друга. Сердце готово было выскочить через горло, одежка изорвалась в клочья, пот заливал глаза.

Через полчаса все же достигли вершины горы, ее позвоночного хребта, а там увидели более или менее гладкий травянистый склон. Решили просто съехать по склону лежа на спине.

Но не раз приходилось вставать на четвереньки, ощупывать шишки и ссадины, ползти, потом снова катиться, пока не уткнулись ногами в малый ручей с прозрачной водой и песчаным дном. Зачерпнув воды ладонями, чтобы умыться и попить, Григорий заметил желтую крапинку на дне ручья. Она блеснула на солнышке и исчезла. Отдохнув немного, Григорий сходил к березовой роще, надрал бересты, пришел опять к ручью, возле которого лежал полуживой Савва, сказал:

— Попробую промыть песочек, поблазнилось, что на дне ручейка была блестка.

— Блестки бывают разные, — сказал Савва, — но попробуй.

Григорий зачерпнул песка и воды, принялся встряхивать берестяной кузовок, сливал воду, смотрел, что осталось. Пятнадцатая промывка дала малюсенькую золотую песчинку.

— Золото? — спросил Григорий Францужанина.

— Оно! — подтвердил он. — Да ведь может быть случайная крупинка, сколько я находил таких ручьев: две-три случайных крупинки намоешь, а потом — хоть тресни — нет ничего.

Григорий работал кузовком еще и еще, сделал себе кузовок и Савва. Число намытых крупинок росло. Ниже по течению ручья блесток оказалось больше.

— Намыть-то здесь можно, но нам нужно отсюда выбираться поскорее, если горные духи нас пощадили, то голод не пощадит, да и раны залечить надо, — сказал Савва. — Чую, что тяжко тебе со мной придется, забрались в тартарары, а ни лошадей, ни оружия.

— Ладно, — сказал Григорий, — еще несколько промывок, чтобы хватило на доброе вино, да чтобы нанять пару женок помоложе бабки Акулины. А затем уж потащу тебя. Да что! У тебя сапоги сами по ночам бегают!

— Теперь у меня только один сапог, — грустно заметил Савва, — вроде и нет ноги, а чувствую, как на ней пальцы шевелятся…

41. ВЕДЬМЫ И ДЬЯВОЛ

В тот самый день, когда стало известно, что в апреле 1652 года помер патриарх Иосиф, Григорий отправил письмо в Москву. Он не держал зла на покойного, хотя по его хлопотам угодил в Сибирь, чтобы жить без почета, без славы и денег.

Всего год назад покойный предсказал воссоединение Руси с Украиной. И верно предсказал. При Алексее Михайловиче многие церковные земли и слободы отошли к государству. Иосиф сумел исподтишка обратно расширить церковные владения, а царю помогал справиться с бунтами, проповедями и писаниями, призывал народ к спокойствию и трезвости.

Со дня ссылки Григорий имел три надежды. Первая была на то, что царь сменился и Алексей Михайлович отменит указ своего батюшки о ссылке Плещеева. Другая надежда была на дядюшку Левонтия, который стал судьей Земского приказа. Дядюшку народ растерзал.

А виноват патриарх, он помогал царю народ сжимать потуже петлей. Ворожей и скоморохов в дома не водить, не петь шутейно на свадьбах, не плясать с медведями, не играть в карты. Запретны — позорища, хари-маски, домры, сурны, гусли, гудки, их ломали, а музыкантов — в каторгу.

А оброк все выше, а вместо хлебного жалованья — денежное, а деньги обесценились. А дядюшка в том виноват? Он лишь исполнял то, что патриарх с царем указывали. А если где и брал взятку, так кто их в таких чинах не берет?

Григорию после смерти дяди на кого надеяться было? На смерть Иосифа. Новый патриарх, глядишь, обратно вернет. А так вся жизнь пройдет в запустении.

Уговорились с Саввой ничего о золоте не говорить, сбывать его проезжим купцам понемногу. Для Саввы один казак с Украины сделал деревянную ногу, казак тому искусству у литвинов учился. Ногу пристегнули ремнями, и запрыгал Савва на деревяге, далеко не уйдешь, но все же хоть свет божий увидишь.

Григорий же исходил весь Енисейск. С одной стороны град сей ограничивался Енисеем. Столько река была широка и столь быстра, что ничего подобного прежде Григорий нигде не видел. Могучие потоки воды бешено мчались вперед, и сравнить это было не с чем. Дикий восторг, дремучую радость вызывал этот полет, хотелось самому мчаться куда-то, сворачивать горы на пути.

С двух сторон город ограничивался малыми реками: Толчейной да Скородумом. И еще был меж реками ров, чтобы город получался как бы на острове. За рвом было пустынное, болотистое, с чахлыми березками, поле. Там находился Убогий дом. Вообще-то дома никакого не было там, но была совсем маленькая, полуразвалившаяся часовенка да сторожка-полуземлянка, где жил сторож Гервасий, полуслепой, вечно пьяненький.