Читать книгу "Между молотом и наковальней - Николай Лузан"

— Беслан, что с нами будет?

Так и не услышав ответа, она принялась снова теребить его:

— Неужели нельзя договориться?

— Мы сделали все, что могли, но они, как глухие, — ничего не хотят слышать! — с ожесточением ответил он.

— Но почему?! Вы же не враги? Ты воевал вместе с Раулем, столько лет проработал вместе, и что, теперь будете стрелять друг в друга?

— Нет!.. Народ с нами, и он этого не допустит! — неуверенно ответил Беслан.

— Народ?.. А те, кто засел на турбазе, они кто?!

— Не знаю!

— Но там же не все отморозки?! — воскликнула Марина.

— Не отморозки?! Но если Рауль заявил, что инаугурации не допустит, то что тогда говорить про остальных! — продолжала терзаться Амра.

— Хватит! — сурово отрезал Беслан. — Мы победили, и теперь пусть они думают! Наше терпение закончилось! Больше перед ними никто стелиться не станет!

— Победили кого?.. Да пропади пропадом эта победа! Кому она такая нужна?! Ты нам нужен живой! Понимаешь, живой!..

И этот полный отчаяния и выстраданной боли крик Амры заставил всех вздрогнуть. Инал сжался в комок, и его испуганный взгляд заметался от отца к матери. Маленький Аслан захлюпал носом, и из глаз ручьем полились слезы. Беслан страдальчески морщился и из последних сил пытался удержать себя в руках. Марина побледнела как полотно и прошептала:

— Беслан, но это же война?

— Война! — тихим эхом прозвучал ответ, и он с трудом выдавил из себя: — Мы не хотим этого. Это они…

— Но надо же что-то делать! Ты слышишь меня, Беслан?! Вы должны остановиться! — умоляла его сестра.

— Как?! Упасть им в ноги?!

— Какие ноги!.. Сумасшедшие! Ну что вам еще надо?.. Чтобы грузины напали на нас! — в отчаянии воскликнула Амра.

— Боже мой, ты что такое говоришь, Амра! — в ужасе всплеснула руками Марина.

— Но, может, хоть это остановит их!

— Замолчи! — глухо произнес Беслан.

— Не могу! У меня уже нет никаких сил! Зачем? Ради чего все это?! Плюньте вы на эту проклятую власть! Пусть они ею подавятся. Я тебя умоляю, Беслан, останься дома ради детей, ради меня! — заклинала его Амра.

Тяжело, будто на плечи легла стопудовая ноша, он поднялся из-за стола. По его изможденному и постаревшему за последние дни на несколько лет лицу пробежала болезненная гримаса. Ему приходилось разрываться между семьей, которую бесконечно любил, и долгом перед товарищами.

В это время за окном просигналила машина, Беслан замер и затем, избегая умоляющих взглядов жены и сестры, шагнул, словно в ледяную воду, в прихожую, торопливо набросил на плечи куртку.

— Беслан! — предприняла последнюю и отчаянную попытку остановить мужа Амра и обхватила его за шею.

— Все будет хорошо! Все будет хорошо! — твердил он, словно заведенный, и, с трудом освободившись от объятий, выскочил на улицу и там, не оглядываясь, боясь, что не сможет устоять перед умоляющими взглядами родных, побежал к машине.

В ней поджидал родной брат — Батал. Он был одет по-военному в пятнистый камуфляж, за его спиной на заднем сиденье под курткой угадывалось оружие. Беслан без сил рухнул рядом с ним и торопливо мотнул головой. Батал понял все без слов — всего несколько минут назад то же самое ему пришлось пережить у себя дома, и до пола утопил педаль газа. Они ехали в штаб Сергея Багапша, и по мере приближения к нему навстречу все чаще попадались вооруженные бойцы.

Город готовился к последней и решающей схватке. Ожидали ее и в «Стекляшке» — небольшом и уютном кафе, расположившемся на границе между двумя военными санаториями — Московского военного округа и Ракетных войск стратегического назначения. В нем, как и везде в последние дни, было тихо и печально, лишь два случайно забредших российских миротворца, забившись в угол подальше от глаз начальства, клевали носами над тарелками с давно остывшим жарким и полупустым графином водки.

Неподалеку от них, сгрудившись у стойки, сидели Адгур Бжания, Марина Джинджолия с мужем Бесланом, а над ними нависал горой молчаливый добряк Масик Дарсалия. Его огромные жгуче-черные цыганские глаза печально смотрели на закадычных друзей. Они еще не успели оправиться после штурма парламента и телецентра — об этом напоминала повязка из бинта на шее Бесика и время от времени появляющаяся на лице Адгура страдальческая гримаса, когда он задевал раненой ногой за ножку стола или стула.

Сваленные кучей в кресло автоматы и груда ручных гранат лишний раз напоминали о том, что война, которой они противились всей душой, вот-вот могла разразиться. Она снова жестоко напомнила о себе с экрана старенького телевизора, тускло поблескивавшего над стойкой бара. Передавали свежую сводку новостей, и Масик, не поднимаясь с места, вытянул свою длиннющую руку и добавил звук. Телеведущий Алхас Чолокуа сбивчиво сообщил о ходе переговоров между Сергеем Багапшем и Раулем Хаджимбой, которые пока ни к чему не привели.

После таких новостей в «Стекляшке» надолго воцарилось гнетущее молчание, каждый ушел в себя. Адгур болезненно поморщился, ноющая боль в раненой ноге снова напомнила о том, что он хотел бы навсегда вычеркнуть из своей жизни.

Его взгляд упал на пустующий уже второй месяц стул, который занимал некогда закадычный друг Отар Берзения, и эти душевные муки только еще больше усилились. Отар, с которым во время войны они делили последний патрон и кусок хлеба, превратился в заклятого врага. И если бы тогда, двенадцать лет назад, кто-то сказал ему, что им придется стрелять друг в друга, то он посчитал бы его за сумасшедшего. Но сумасшедшими оказались они с Отаром! Всего за три месяца старая дружба превратилась в прах.

«Как?! Почему такое могло произойти?» — спрашивал сам себя и не находил ответа Адгур.

Политика, к которой он всегда был равнодушен, безжалостно вмешалась в его жизнь и вывернула наизнанку. Она заставила забыть обо всем и превратила всех в настоящих зомби. В тот день 12 ноября, когда они — Энрик, Авик, Денис, Теймураз, Масик и десятки других ребят — ринулись навстречу автоматным и пулеметным очередям охраны, чтобы разблокировать парламент, кабинет министров и администрацию президента, он страшился только одного — столкнуться лицом к лицу с Отаром. В те мгновения ему не хотелось ни победить, ни жить. Но, к счастью, судьба милостиво сохранила им жизни.

Сегодня в очередной раз они — и не только они, а вся Абхазия — стояли перед неразрешимым выбором. Стрелки часов торопливо бежали по циферблату, неумолимо приближаясь к роковой черте, что в этот вечер незримо пролегла через каждый дом и через душу каждого, в том числе и мою.

Все мое существо восставало против безжалостного бега времени, отсчитывающего секунды и минуты, возможно, этой последней поездки в Абхазию. Красноречивым напоминанием тому служили суматошно суетившиеся в потемках перед гостиницей и на подходах к госдаче бойцы из управления охраны. Несмотря на то что нудный моросящий дождь временами переходил в настоящий ливень, они ни на минуту не прекращали работу и продолжали с ожесточением долбить неподатливую землю кирками и ломами, отрывая в полный профиль окопы и готовя позиции под пулеметные гнезда.