Читать книгу "Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой"

— О своих грехах подумай, беглый монах! — ответил с раздражением дьяк Иван. — Чай, своя-то душенька исчернела от злодеяний? Тут как тут, знамо дело, не единожды по чужим карманам, в темном лесу промышляя, молебны служил, ась?

— Истину говоришь, дьяк Иван — баран без шерсти не живет! Только в поле береза — не угроза, где стоит, там и шумит! Встретимся в судный час, да и поглядим, кто в рай пойдет, а кто в ад на муки! А вы с князем Григорием сотворили свое коварство, аки злославный Иуда из Кариота, и простит ли вас Господь — в том у меня большое сомнение, и доведись быть мне в тот час рядом стоять — всенепременно оглашу ваши грешные души! Так вопрошаю еще раз — дело к ночи, вон и оконце мраком застилает, а мы милостью воеводы с дороги не евши.

Дьяк Иван решил прекратить этот опасный при стрельцах спор с беглым монахом или попом, того он толком не знал, во избежание потом пересудов по кабакам.

— Принесут вам еду, — бросил он коротко, разговор прервался, должно приказной дьяк поспешил к воеводе с донесением, что воровские казацкие командиры упрятаны под крепкие запоры.

— И на том благодарствуем, — проворчал старец Еремей, не найдя иконы, перекрестился на полутемное оконце, прошел по горнице взад-вперед, остановился около печи. — Ну, что делать будем, атаман?

А у Матвея в душе закипала лютая злоба, и не понять было, на себя, грешного, злобился он или на хитрость воеводы, который обманом заманил не в казначейскую комнату, а в губную избу…

— А что теперь делать? — за атамана резко выговорил Ортюха, кулаком постукивая о столешницу. — Посадили нам блоху за ухо, да и чесаться не велят! Одно знаю, ночью не повесят, коль дьяк Иван обещал ужином накормить!

— За чужую душу одна сваха божится, тако и мы не положим более веры ни на царя, ни на Боярскую думу! — рубанул ребром ладони о стол атаман Матвей. — Делать же что-то будем, други мои, когда доподлинно узнаем, что умыслят сотворить с нами царь да бояре! Ежели над Москвой облака переклубятся, то грозы не будет. А ежели собьются в черную тучу — грянет и на нашу голову лютый боярский гром! Тогда и видно будет, исполнит ли царь обещание ногайским мурзам ловить казаков и вешать, как о том писал в своей грамоте хану Урусу, толи отправит в Астрахань, сопроводив под крепким караулом, чтобы не со шли на Яик к Богдану Барбоше. — Матвей умолк, расстроенный мыслью, что по его вине верные товарищи угодили в темницкую. И кто знает, какая судьба ждет их со дня на день, или с месяца на месяц? Прав был многоопытный Богдан, не поверил царским льстивым обещаниям простить казакам ногайское побитие! Ведь не ради одного дувана — добычи клали свои головы вольные казаки, но и ради обуздания ногайских мурз, охочих до грабежа русских сел, до многотысячного полона, который гнали на продажу в неведомые бухарские да крымские земли тамошним работорговцам!

Хромоногий Иван Камышник, по натуре своей больше привыкший вершить дело молча и руками, здесь не утерпел, со вздохом высказал надежду на лучшее будущее:

— Расшиби этого воеводу гром натрое! Князья в платье, бояре в платье, будет платье и на нашу братию! Верю, братцы! Где черт не может, там казак переможет! Аль мало уже лиха довелось нам повидать, ан выжили, и не без платья были!

— Ха-а! — выдохнул скептически Тимоха Приемыш и зло засмеялся. — Было уже у нашей братии, доброе платье, да все пришлось возвернуть хитролисым ногаям! Кабы не их злоехидные происки, плыли бы мы теперь в Астрахань, обутые, одетые и с государевым жалованьем в карманах! Эх, дал бы господь счастья хотя бы разок еще заглянуть в кибитки да юрты тех мурз! Обычно приговаривают лодыри, что пальцы врозь торчат, работать мешают! А тут не помешали бы, нет, сработали бы чище мужицких грабле й!

Матвей с трудом взял себя в руки и усилием воли заставил быть сколь возможно спокойнее. Он обнял Ортюху за плечи, встряхнул:

— Еще не каркнула, казаки, над нашими головами черная ворона! Думается мне, что песня у воеводы будет долгой — пока гонцы довезут его донос о нашем заточении до царских ушей, пока царь примет какое-то решение и это его решение по зимнему времени привезут в Самару, много воды подо льдом из Волги утечет! А нам надобно крепко думать о своем спасении. И не в Астрахань подадимся служить коварному боярству, а к своим братьям-казакам на Яик! Оставим масляные блины воеводские, пойдем пресных раков в Яике ловить. А на прощание так скажем: вот тебе, воевода, хомуты и дуги, а мы тебе впредь не слуги! Любо вам так, есаулы?

Есаулы переглянулись, успокаиваясь. Знали, не раз уже атаман выходил из тяжких ситуаций, отыщет лазею из темницкой и на этот раз.

— Любо, атаман Матвей! Добрый жернов все пережернует! — за всех ответил старец Еремей. — Что хан, что царь — одна стать! Хоть вера и разная у этих богами поставленных над нами правителей! Не зря в народе говорят, что блоха блоху не кусает! Не царская милость спасет нас, думается мне, а братья казаки. Только вот как гонца к ним снарядить, да поскорее!

— Твоя правда, отче Еремей, из этой темницкой к атаману Барбоше нарочного послать нам не удастся, — с горечью выговорил Матвей, в который раз внимательно осматривая новопоставленный дом: «Ежели бы и ухитрились как ни то через двери на крыльцо выскочить, так без оружия в военном городке далеко не убежишь. Вмиг либо бердышами срубят, либо из пищалей прострелят». Вслух сказал то, о чем успел вспомнить в эту тяжкую минуту: — Братцы, а ведь мы напрочь забыли про наших казаков! Митяя и Федотку! Молоды — да, но ум не ждет, когда борода отрастет до пояса. В Сибири, помните, себя показали бывалыми молодцами, и на Яике дрались не хуже старых казаков! Уже в ночь, нас не дождавшись к ужину, всполошатся оба, непременно слух по Самаре пройдет, что воевода обманом заманил нас в губную избу и посадил под стражу! Как ни то, да смекнут весть подать на Яик!

Ортюха, вспомнив о молодых казаках, атамановых любимцах, повеселел, не вставая с лавки, ногами отбил о пол лихую пляску.

— Сел Ерема на кобылу, у кобылы ни копыта, не пашет, не пляшет, головой только машет, кнутом избита, в работе разбита, травушки не ест досыта! Эх, князь Григорий, не могучий ты Егорий, а в народе ты Егорка, кувыркнешся в грязь с пригорка!

К всеобщему удивлению старец Еремей пальцами снизу вверх распушил седую бороду, легко при своей дородности выступил на середину горницы и с припевкой прошел кругом, от стола к печи и обратно, выделывая ногами хитроумные кренделя:

— Как у нашего Еремы

Распрекрасные хоромы:

Слева столб и справа столб,

Освятил их толстый поп!

Окропил святой водой,

Да Ерему в столб башкой:

Живи, мужик, царствуй,

Над свиньею властвуй!

Казаки встретили шутливую пляску старца Еремея веселым смехом, а Ортюха с удивлением уставился на старца, даже в ладоши захлопал. И тут же с расспросом подступил:

— Отче Еремей, да ты, похоже, в бытность свою не хуже меня на Москве скоморошничал, ась? Покайся, отче, был за тобой такой малосущий грех?