Читать книгу "Камикадзе: пилоты-смертники. Японское самопожертвование во время войны на Тихом океане - Юрий Иванов"

Зная, что уходят в другой мир, летчики-камикадзе всегда оставляли в кармане несколько медных монет. Предполагалось, что плата за перенос их душ через Санзу-но-кава, буддийскую реку Стикс, составляет три сэн[90].

Нередки были случаи, когда камикадзе брали с собой в самолет пепел погибшего друга, не сумевшего совершить самоубийственную атаку. Так, например, 21 марта 1945 года, отправляясь в полет во главе группы "Богов грома", лейтенант Мицухаси Кентаро повесил на шею белый шелковый мешочек с пеплом Карийя Цутоми, погибшего во время тренировочного полета.

Капитан I ранга Накадзима вспоминает о другом подобном случае, имевшем место на Формозе. Однажды весной в штаб 765-й воздушной группы прибыла Куса-наги Мисао, жена высокопоставленного судьи. Она привезла с собой небольшую коробочку с шарфом и прядью волос погибшего сына. Он стремился стать камикадзе и проходил летную подготовку. И вот теперь, желая осуществить мечту сына, она попросила взять коробочку в самоубийственную атаку. На шарфе госпожа Кусанаги вышила: "Молюсь за прямое попадание. Мисао". Просьба матери была выполнена.

В начале января 1945 года моряки, убиравшие палубу авианосца "Манила Бей" после атак камикадзе, обнаружили среди покореженного металла, бывшего когда-то истребителем «Зеро», бумажник летчика-самоубийцы. В нем хранились фотографии родных, небольшая записная книжка с данными о магнитных поправках к компасу и колода игральных карт, немало удивившая американцев.

Еще на Филиппинах появилась традиция посылать от имени командования родителям погибших смертников письма, в которых в самых возвышенных выражениях прославлялся подвиг их сына. Скорбное послание должно было хоть как-то утешить родственников, которые получали также прощальные письма от самих летчиков, написанные накануне смерти. Содержание всех официальных писем командования было стереотипно. Оно оповещало о геройской смерти летчика, о том, что он поразил вражеский корабль. При этом запрещалось сообщать, что в действительности он не сумел попасть в цель, что его сбили еще на подлете и т. д. Информация о самоубийственных атаках передавалась в газеты и на радио. Она подвергалась жесткой цензуре, и все погибшие камикадзе представлялись исключительно как "божественные герои", лишенные недостатков.

Самому смертнику и его семье присваивался титул "хомаре но ив" — "очень достопочтенные". Родственники получали особые привилегии: им добавочно выделяли продукты, увеличивали пенсии, о них писали в газетах. На всех торжественных мероприятиях им предоставляли почетные места. В обществе, где преобладает группизм, где популярна пословица: "Если гвоздь торчит, то его надо забить", подобные привилегии являлись весьма существенными и значимыми.

Статус летчика, вступившего в подразделение специальных атак, также менялся. Камикадзе считался будущим гунсином и поэтому уже при жизни пользовался определенными льготами. Он получал повышенное денежное содержание, отпуск для прощания с родными и близкими, улучшенное питание.

Как правило, все камикадзе указом императора посмертно повышались в звании на две ступени[91]. Многие из них посмертно награждались орденами империи — в основном "Орденом Золотого Сокола", а также более высокой наградой — "Орденом Восходящего солнца".

Особое значение для камикадзе имело то, что в храме Ясукуни устанавливалась медная табличка с его фамилией и именем. Он становился гунсином — военным божеством, и его подвиг не забывался.

По вечерам, после тренировок и подготовки к самоубийственной атаке летчики отдыхали: пели песни, играли в карты, слушали граммофонные записи. В это время они расслаблялись и находились в каком-то отрешенном, даже несколько заторможенном состоянии. Перед вылетом пилоты раздавали личные вещи друзьям и, наконец, собирались для последнего детального обсуждения того, как лучше выполнить предстоящий полет и нанести смертельный удар.

Тактика "специальных атак" предполагала, что в случае необнаружения цели или невозможности нанести удар летчик мог вернуться на аэродром. После боев на Филиппинах выяснилось, что из каждых пяти вылетавших на задание камикадзе двое возвращались назад. Процент вернувшихся из самоубийственной атаки летчиков постоянно возрастал. Трижды уходил в полет старшина Ямамура Кейсуке, и трижды его самолет «Ока» не был сброшен, так как пилоты не обнаружили врага. Ямамура пережил войну, хотя об этом и не мечтал. Товарищам импонировала выдержка, хладнокровие и спокойствие старшины Фудзита Юкиясу, который не менее семи раз вылетал в самоубийственную атаку.

Летом 1945 года возвращалось, не выполнив задание, более 50 процентов пилотов. Верховное командование знало об этом и пребывало в ярости. С этим надо было что-то делать. Но что?

29 июня с аэродрома на острове Кюсю в очередную самоубийственную атаку вылетела группа камикадзе. Погодные условия были ужасными, и на полпути командир предложил летчикам вернуться назад. Пятеро пилотов не услышали команду, и в конце концов их самолеты упали в море, израсходовав горючее. Назад вернулось одиннадцать машин. На аэродроме летчиков обругали и обвинили в трусости. Им сказали, что они изгнаны из подразделения "специальных атак", так как не годны умереть за императора. Подобные беспощадные меры со стороны высшего командования свидетельствовали о том, что японская военная машина обречена и агонизирует.

Летчики-камикадзе давно поняли это. Многие из них уже «перегорели» и теперь безвольно плыли по течению, равнодушно ожидая приказа на взлет. Они игнорировали предупреждения о воздушных тревогах и перестали прятаться в укрытиях при налетах авиации противника. Все больше и больше пилотов покидали аэродромы без разрешения, предаваясь попойкам в близлежащих постоялых дворах. Они знали, что война проиграна, и не хотели умирать напрасно. Известен по крайней мере один случай, когда камикадзе, которого заставили вылететь в самоубийственную атаку, в отчаянии и гневе таранил собственный командный пункт.

Помимо жесткого отношения к камикадзе, высшее командование предприняло и другие меры: например, взрыватели авиабомбы устанавливали в таком положении, что летчики уже не могли посадить самолет, не взорвавшись. Из-за нехватки бензина получил распространение другой прием — заправлять самолет только для полета в район нахождения кораблей противника.

О чем думали и что чувствовали летчики-самоубийцы, вступив в подразделение специальных атак, ожидая своей очереди на смерть и уходя в последний полет? Ответ на этот вопрос дают прощальные письма молодых пилотов. Энсин Кайдзитсу Сусуми коротко и четко делится с родными обуревавшими его чувствами:

"…Мои дневные обязанности совершенно обычны. Мое самое большое беспокойство вызывает не смерть, а то, смогу ли я гарантированно потопить вражеский корабль. Энсины Миязаки, Танака и Кимура, которые летят вместе со мной, спокойны и собранны. Их поведение "никак не выдает тот факт, что они в любой момент ожидают приказ вылететь в последний самоубийственный полет. Мы проводим время, читая и играя в карты, а также пишем письма.