Читать книгу "Лунный нетопырь - Ольга Ларионова"

Бред, не лишенный, однако, логики. Хотя нет, одно они упустили.

— Минуточку! Для всемогущества этим гибридам все-таки не хватило бы одного: способности к мгновенным перелетам, чем обладает далеко не каждый человек — и ты ведь этого не можешь, не так ли? Что же они выбирали инфант из… э-э-э… неполноценных народов?

— Летучесть. Да. Это было бы пределом совершенства. Но такое потомство могло бы тут же выскользнуть из их рук — или, точнее, когтей. Попросту сбежать. И труды столетий пропали бы даром. Нет, они методично и последовательно добивались своего, и то, о чем ты говоришь — еще одно скрещивание, уже с женщиной из племени вселенских ордынцев, было бы заключительной ступенью в создании новой расы. Это планировалось в дальнейшем, когда первые выжившие полукровки были бы приручены.

Леденящей омерзительностью веяло от этой программы. Ей стало еще жальче его — она вспомнила, как в питомнике Иссабаста сервы выбрасывали из клеток слепышей-соболят, чья нежная шкурка была недостаточно серебристой. Ей тогда и в голову не приходило поинтересоваться, что с ними будет.

— Как же вы выжили, Горон, ведь вы были совсем маленькими? — В женской жалости всегда присутствует нежность — от микроскопической до бесконечной; но за трагизмом гороновых воспоминаний ее не заметили ни он, ни она.

С трудом. Но выжили. Так распорядится Король Кэррин. У его подданных не должно было и мысли возникнуть, что можно поднять руку на того, кто имел хоть какое-то отношение к племени кэрриганов. — Ну да, ведь и на Джаспере жизнь крэга была святее и неприкосновеннее, чем человеческая! — Поэтому он призвал своих ордынцев и повелел им найти необитаемую планету, над которой светит самая яркая луна. Так я очутился здесь. Первое время я был неразлучен со своим двойником, потому что так я не нуждался ни в воде, ни в пище. Но когда я добрался до этих гор и обнаружил в подлесьях плоды, а в глубинах пещер — подземные озера, я стал все чаще и чаще прогонять его. И заметил, что как только я оставался один, я начинал расти… наверное, как обыкновенный человек.

Он запнулся, поднеся руку ко лбу, словно одно предположение, что он может стать обыкновенным человеком, было тем единственным, что способно его испугать.

— Да, я испугался, — подтвердил он. — Сейчас я признаюсь тебе, Эссени, в том, чего не произносил вслух ни разу в жизни: я испугался старости и беспомощности. Ведь пока мы были вдвоем, я был почти бессмертен. К тому же я случайно открыл, что по моему мысленному приказу и легкому шевелению крыла возникает нечто загадочное и непроницаемое, что здешними обитателями именуется «лунной поволокой».

А вот в этом ему лучше было бы не признаваться…

По его мысленному приказу… Оказывается, недостаточно было взмаха Нетонырева крыла, требовалось еще и Гороново слово! Так значит, это по его повелению полуденное солнце сжигало людей, восставших против полночного владыки? Братское единение, надо же. Но тогда… Тогда его собственный мифический предок, передавший всем своим потомкам боль обожженной спины — это всего лишь сказка для доверчивых туземцев?

Но ведь она своими глазами видела чудовищные незаживающие пятна…

— Значит, не было никакого племени номадов? — Стремительный водоворот разочарования захлестнул ее, причиняя почти физическую боль: она не просто обманулась в Гороне — она непоправимо теряла свою сказку. — И не существовало никакого легендарного предка, несгибаемого борца с Нетопырем, этим исчадием тьмы?

Как же ты ждешь, чтобы он опроверг твои сомнения! А этого не надо, просто дослушай его историю, повинись в содеянном — и останься с ним. Останься — здесь, на земле, где перестали рождаться сильные и решительные, такие как ты. Останься навсегда. Подумай, ведь ему теперь всю жизнь будет требоваться утешение…

Для утешения существуют малышки-нилады. Ненаследные принцессы рождаются совсем для другого.

Горон, похоже, тоже ощутил какое-то беспокойство; он скрестил руки и, обняв себя за плечи, принялся мерно вышагивать взад-вперед вдоль парапета, ни разу не оступившись в темноте.

— Миф. Он всегда — наполовину истина. Тем более что у меня просто не было выбора. Король Кэррин приказал найти для нас безлюдную планету — насколько я понял, это последнее пристанище каждого из состарившихся кэров; но совершенно неожиданно сюда стали прибывать люди, один корабль за другим. Я ведь не звал их, они были мне не нужны. Этот горный пояс — единственное пригодное для жизни место, и теперь нам приходилось его делить. Быть равным с ними, а тем более ниже их мне не пристало; но чтобы стать выше… Вот для этого и потребовалась легенда.

— И ты кочевал от подлесья к подлесью и подбивал этих несчастных на заведомо проигранную борьбу с таким неодолимым противником, как твой брат…

— Борьбу… Борьбу за свободу, будь она неладна, о которой они столько болтали, но никогда не отваживались объединиться, чтобы ее завоевать.

— Но это низко, неблагородно — играть людьми!

— Сверхнаивность. И откуда? Ах да, воспитание в знатной семье. Я вот не удостоился. Так что оставь свои иллюзии, девочка: то, что я делал, было величайшим благом для этого, с позволения сказать, человечества. Благодаря мне у них была высокая цель, позволяющая им чувствовать себя Настоящими Людьми. Я дал им возможность тешить себя иллюзиями, ведь на что-то реальное у них не хватало того крошечного остаточка жизни, когда они наконец взрослели. Какая борьба? Писк младенцев — для старух, пламенное пустословие о свободе — для старцев…

— Бедный, бедный Горон, — произнесла она вслух то, что уже десятки раз повторяла мысленно. — Ты ненавидишь и презираешь людей еще сильнее, чем твой брат.

Раздался короткий сухой смешок:

— Брат? Это невозможно. Существо, которое ты называешь моим братом, не способно ненавидеть или любить. Более того: оно глухо, слепо и немо. Иногда я сомневаюсь, можно ли вообще называть его живым.

25. Послесловие сказки

Некоторое время она просто не могла осмыслить услышанное: как же так, она ведь говорила с Нетопырем, да и в своих поползновениях он был более чем живым…

— Горон, ты и мне рассказываешь небылицы, как несмышленому ребенку?

— Небылицы? Я? — Его изумление было непритворным. — Но к чему какие-то выдумки, если с минуты на минуту он будет здесь, и ты сама убедишься в том, что описать словами просто невозможно.

— А… если он не прилетит?

— Исключено.

Все. Теперь тебе остается или трусливое бегство, или — признание. И искупление вины длиною в жизнь, потому что теперь ты знаешь, какого могущества ты его лишила.

— Горон, он не прилетит. Ты ведь сам сказал, что он глух — как же он мог услышать твой голос?

— Не знаю. Этого я до сих пор не могу постичь. Но не было случая, чтобы он не явился на мой призыв. Ведь и безмозглая жужелка летит всю ночь от одного подлесья к другому, откликаясь на зов цветка, лишенного дара речи. Что же говорить о том, кто родился вместе со мной — как часть меня?