Читать книгу "Царь Грозный - Наталья Павлищева"

Филипп все же рассердился:

– Полно тебе, отче Власий!

Тот вмиг стал серьезен:

– Только одно скажу: бойся Пимена. Эту змеюку злить нельзя, покуда со своим ядом обратно в Новгород не уползет. А там уж ему шею и свернуть…

– Полно, повторяю!

Как ни сердился на протопопа игумен, а мысль, им внушенная, в голове засела. Все может быть, если поставлен был на митрополию Герман, едва ставший епископом Казанским, то могут и ему предложить. Но московские дела не по нему, в свою обитель обратно бы… И то, что против архиепископа Новгородского выступать не следует, он тоже запомнил.

В тяжелых разговорах и раздумьях прошел и этот день. Перестав наконец радоваться своей придумке, Власий с толком рассказал о событиях двух лет. Филипп ужасался все больше и больше. Почему же не смог защитить свою паству митрополит Афанасий? Почему не образумил государя в самом начале опричнины, отдал на поругание стольких достойных людей? Почему позволил литься рекам крови?

Вспоминал Афанасия и все больше понимал, что, давно приученный выслушивать ужасы на исповеди, бывший царский духовник потому и стал митрополитом, что государь надеялся на его послушание и впредь. Не смог сопротивляться достойно, потому и митрополию покинул без соборной на то воли. А уж про Германа Полева и думать нечего, тот государя как огня боялся. Филипп даже представил, как Герман своим тихим мягким голосом пытается увещевать грозного царя, усовестить. Иван Васильевич небось и посохом его бивал? Или швырял чем, чтоб замолк и не мешал. Говорят, всего два дня и побыл митрополитом.

А он? Что, если прав Власий в своих ожиданиях? Если и ему предложат? Филипп долго смотрел на яркую звезду в темном небе, пока ту не закрыло набежавшее маленькое облачко, и пытался понять самого себя. Нет, ему не нужна митрополия! Молчать не сможет, а быть изгнанному, как Герман, совсем не хочется. Горячая молитва, вознесенная к Господу, на время успокоила, но мысли не ушли. За много лет отвыкший размышлять о людской мерзости, ведь разлада в своей обители не терпел, Филипп тяжело переживал этот разлад в душе. Он не мог спокойно слышать о пролитой крови людской, но и не желал вмешиваться в московские дела.

Глядя на огонек лампадки у иконы, игумен снова и снова возносил мольбу к Господу, прося наставить на путь истинный, прося дать знак, как быть ему, слабому, в душе уже понимая, что не избежит столкновения ни с государем, ни с Пименом. Не сможет молча взирать на кровавый кошмар, что творится на Руси, даром что долго и покойно жил в своей обители.

Долго ворочался без сна и Власий. Он много наслышан о Соловецком игумене, да и сам не раз с ним встречался. Нрав у Филиппа твердый и требовательный. Благочинен он, умен, начитан, духовная сила с первого взгляда любому видна. Протопоп даже усмехнулся: если десяток игуменов будут стоять рядом, паства за благословением первым к Филиппу подойдет. Он и есть первый даже среди равных.

Только тяжело будет игумену, если митрополитом станет. Государь, слышно, не очень советы да наставления жалует, невзлюбил со времен Сильвестра и Алексея Адашева. Как такому слово свое скажешь? Разве что вон Малюта Скуратов может, да и тот лишь об измене. Про другое государь и слышать не желает.

Что будет? – вздохнул, поворачиваясь на другой бок, Власий. К утру он уже думал, что ничего хорошего. Но в сердце теплилась надежда на промысел Божий. Не зря господь привел Филиппа в Москву. Быть ему митрополитом всем на радость! Ну, может, и не всем, Пимен с Левкием радоваться не будут, но таких мало, тех, кому Соловецкий игумен к душе, гораздо больше.

Снова почти бессонная ночь, и утром темные круги под глазами. Снова внимательный, беспокойный взгляд Власия:

– Да ты здоров ли? Может, скажешься недужным? Вон какие синяки!

Филипп замотал головой на спасительное предложение протопопа. Чего уж тут, вечно бегать не станешь, чему быть, того не миновать. Перекрестился:

– С Божьей помощью осилю.

Провожая его к государю, Власий долго крестил вслед:

– Помоги тебе Господь!

Мало кому такую честь оказывают, Соловецкого игумена Филиппа государь пожелал принять не просто в палате для беседы, а устроил в его честь трапезу! Другому радоваться бы, а Филипп озабочен сверх меры. Заметив это, архиепископ Новгородский Пимен завистливо покачал головой:

– Одичал ты совсем на своем острове, святой отец. Тебе бы улыбаться, а ты хмуришься. Эк тебя государь запомнил с давних лет! Или твои родичи напоминают?

Филипп поморщился:

– Никто обо мне не напоминает. Если бы не вызвали, я и сейчас не приехал бы.

Мысленно повинился во лжи малой, ведь собирался же ехать. Но говорить об этом Пимену, и без того завистливо блестевшему глазами, не хотелось.

– Экой ты скромный, как я погляжу!

Но это было не все диво на тот день. Иван Васильевич, мало того что многих бояр и священников пригласил, но и удалился с Филиппом наедине поговорить за трапезой. Прибывшие молчали, всем было ясно, для чего весь этот сбор – митрополитом будет Соловецкий игумен Филипп. Но сейчас многим думалось не о том. Вспоминали, что Филипп из рода Колычевых, тут же прикидывали, не обидели ли ненароком кого из таковых? Получалось, что обидели, потому как Колычевых что в опричнине, что в земщине поровну. Стоишь за опричнину, значит, противен земскому окольничему Михаилу Ивановичу Колычеву, а если за земщину, то берегись Федора Умного-Колычева, тот в опричной думе не последний.

Не будь они в царских палатах, так многие полезли бы пятернями в затылки. Интересно, за кого же будет новый митрополит? Вспоминали прежних, пытались вспомнить и самого Соловецкого игумена, каков он был прежде? Так ничего и не придумали.

Разговор получился тяжелым… Не смог Филипп смолчать.

Глаза царя бешено сверкнули:

– Молчи! Молчи! Ты не ведаешь всего! – Иван Васильевич почти вскочил, зашагал из угла в угол, полы развевались. Игумен тоже встал, негоже ему сидеть, коли государь стоит, хотя царь моложе вполовину. Иван, заметив это, остановился, махнул рукой: – Сядь! Святой отец, кабы знал ты, сколько скверны, сколько изменства в Москве и на всей Руси, то не судил бы строго.

Филипп покачал головой:

– Государь, не верю, чтоб столько народа против тебя плохое замышляли… Не могут столь многие быть изменниками.

Царь вдруг всем телом повернулся к игумену:

– У тебя же Сильвестр-то жил? Неужто не сказывал, как я советчиков не терплю?

Игумен постарался, чтобы голос прозвучал твердо:

– Государь, я советов не даю. То твое дело – государством править, но за людей печаловаться по долгу своему пастырскому должен…

– И ты туда же! Макарий с печалованными грамотами что ни день ходил: того пожалей, этого пожалей… Афанасий хотя и послушен был, а все норовил уму-разуму учить… Далось вам это печалование, точно других забот мало! – Махнул рукой с посохом: – Пойдем, ждут нас. После поговорим с тобой. – Вдруг приблизил лицо к лицу Филиппа и почти шепотом добавил: – У меня к тебе тайный разговор есть. Только ты и поймешь…