Читать книгу "Красный замок - Кэрол Нелсон Дуглас"

Пока мужчины предавались древнему русскому обычаю, люди внизу тоже не теряли времени. Они больше не могли плясать, а просто раскачивались, пели, падали, плакали и смеялись, мужчины и женщины вперемешку. Постепенно они начали щупать друг друга. Я смотрела на это зрелище с омерзением единственно трезвого человека.

Внезапно, в какофонии аккордеона, пения и хлопков рук по коленям, раздался резкий щелчок, похожий на выстрел ружья. Я оглянулась на полковника, но его зловещей трости нигде не было видно. Тут же прозвучал еще один щелчок.

Тогда я увидела, как внизу среди танцоров извиваются черные змеи и хлещут их по спинам.

– «Хлыст» на моем языке также означает кнут, – сказала Татьяна.

Я в ужасе смотрела, как белые одеяния покрываются малиновыми полосами на спине, плечах, рукавах. Мне вспомнились капли «вина», найденные нами на полу в подвалах и катакомбах Парижа. Вспомнилась мне и зловещая надпись кровью на французском, на стене погреба. Ирен тогда отметила, что слово «Juwes» в этой надписи женского рода. А Шерлок Холмс заключил, что буквы начертаны человеком, которого поставили к стене, и писал он собственной кровью…

Хотя я и не пила русской «живой воды», но чувствовала себя очень странно. Мне было наперед известно, чем закончится происходящее, и я видела не раз и огарки свечей, которые сейчас отбрасывали в сторону, чтобы вместо них зажечь центральный костер, и кусочки воска с горлышка бутылей, и капли крови, пестревшие на полу пещеры.

Я наблюдала, как изорванные одеяния соскальзывают с плеч, блестящих от пота и крови. Как множество мужчин и женщин сходится в оргии, каких история не помнит со времен Римской империи.

Годфри протянул руку и прижал мою голову к своему плечу, чтобы защитить от ужасного зрелища. Но, хоть я ничего не видела, мозг продолжал составлять цепочки образов из прошедших недель: исковерканные останки французских куртизанок на окровавленном любовном приспособлении принца Уэльского в парижском борделе… иллюстрации и описания убитых женщин из Уайтчепела, которые Ирен, я и Пинк видели в газетных репортажах… обнаженные трупы, выставляемые напоказ в парижском морге… мертвое тело, встроенное в восковую сцену в музее Гревен в Париже… мертвая продавщица цветов в Нойкирхене… рассказ о покалеченной мадонне и умерщвленном младенце в Праге… отрезанные груди на столе Мэри Джейн Келли в пустой комнате в Уайтчепеле, где находилось то, что осталось от буквально выпотрошенного тела жертвы… грудь, отрезанная на глазах вот такой же толпы и на моих собственных глазах в пещере под парижской выставкой…

Тепло плеча Годфри хоть и было приятным, но не спасало.

Я снова подняла голову, и адвокат в ответ сжал мне руку.

Некоторые мужчины внизу подняли огромный грубый крест из бревен, напоминающий букву «Х», и прислонили его к темной стене пещеры.

Человек в черном плаще приблизился и встал между крестом и трескучим, ревущим, рычащим пламенем. Он запрокинул голову и начал пить… и пил… и пил… пока не выпил все, и тогда вдребезги разбил глиняный сосуд об пол.

Крошки воска и осколки бутылей на полу подземелий…

Затем главарь начал говорить на неизвестном мне языке. Голос его был сильным и текучим, как лава, и люди перед ним качались влево и вправо, продолжая сплетаться друг с другом (в немыслимых позах, в которых я, к счастью, ничего не смыслила), как клубок змей. Они отвечали своему пастырю на разных языках, но колыхались единой богопротивной массой.

Я понимала, что наблюдаю грех немыслимого масштаба, но не могла разглядеть подробностей, как будто некая благоволящая ко мне сила лишила глаза способности различать увиденное, хотя разум и сердце оставались беззащитными.

Это был сущий кошмар. Мир, в который я верила, перевернулся с ног на голову. Если это не сатанизм, то уж во всяком случае нечто адское.

Но я должна была знать. Я зашла слишком далеко во тьму, чтобы зажмуриться при виде ее триумфа над светом.

Человек в черном сбросил капюшон и начал пить вторую бутылку водки – «живой воды» и, вероятно, мертвой тоже.

Но теперь под капюшоном оказалось лицо не старого священника, а более молодого Медведя; белесые глаза блестели на его грубом лице, как окна в преисподнюю.

Я уставилась на бутылку у его губ, не в силах принять тот факт, что всего двадцать четыре часа назад он вливал эту самую жгучую жидкость мне в рот.

Главарь вновь разбил бутылку и наклонился, чтобы подобрать горящую ветку из костра. Затем он развернулся и углем начертил символ на стене пещеры – «Хи-Ро»!

Когда он вернулся к огню, девушка в изорванной рубахе поспешила к нему с бутылью и встала на колени, предлагая новую порцию водки. Медведь снова начал пить и в то же время поднял девушку, сорвал то, что еще оставалось от ее одеяния, и швырнул ее наземь у своих ног.

На ее месте могла быть я!

Другие женщины ринулись к чудовищу в черном и облепили пиявками всю его фигуру, составив клубок, поблескивающий скользкой окровавленной кожей и обрывками белых одежд.

Аккордеон жужжал, как будто пытаясь загнать воздух обратно в ад, люди визжали и падали без чувств, переплетались и дрожали, выплевывая из себя чужеродные слова, словно отдавая свой голос всем демонам преисподней. Повсюду царили агония и экстаз. Я знала, какие речи носились над землей, когда ученики затворились после смерти Иисуса… и говорили на иных языках[81]. Но ученики получили этот дар от Святого Духа. А в этой горной пещере я не видела ни следа святости. Только Врага под человеческой личиной – впрочем, таков единственный способ, каким он мог воплотиться в нашем мире.

Я дрожала от отвращения и страха; сердце Годфри стучало паровым молотом у меня возле уха. Брэм Стокер окаменел, столкнувшись с ужасом, далеко превосходящим его писательские способности. Шерлок Холмс тоже, казалось, был загипнотизирован разворачивающейся сценой, шокировавшей его не меньше моего.

Я посмотрела на Татьяну. Ее выражение лица напоминало экстаз святой при вознесении. Она желала оказаться там, внизу. Она желала быть девственницей, извивающейся на полу с полудюжиной мужчин. Она желала быть Медведем, побуждающим и ведущим, пьющим и принимающим поклонение. Она желала быть бешеной собакой.

Полковник Моран, с другой стороны, разрывался надвое. Естественная жажда насилия была у него подавлена, и цивилизованный человек в нем одновременно принимал чужеродное умом и отвергал душой. Я испытала неожиданное сочувствие к нему. Меня саму зачаровывало все нечеловеческое. Но ни одно привидение ни в одном рассказе не могло сравниться с реальностью хлыстовских радений. Я поняла, что все зло здесь совершается во имя Господа, и хотя повсюду в мире совершаются зверства, до подобных крайностей прежде не доходило.

Я вспомнила недавний инцидент в моей спальне, гипнотизирующее приближение Медведя. В последние дни он не раз оказывался в роли демона, дьявола. Но теперь я впервые ощутила себя Евой в райском саду, под яблоней, с которой спускается Змей.