Читать книгу "Машина пространства. Опрокинутый мир - Кристофер Прист"

опять придется стирать.

Я начал раздеваться, но тут она стремительно подошла ко мне и обняла. Мы поцеловались, вдруг осознав, что очень рады видеть друг друга.

– Ты явно поправился, – заявила она, стащив с меня куртку и легонько пробежав пальцами по моей груди.

– Это все от занятий физическим трудом, – ответил я.

Виктория отнесла мою форму в прачечную, оставив меня нежиться в постели.

Когда мы, наконец, позавтракали, выяснилось, что выход на площадку открыт. Мы перебрались туда, но оказались там не одни: туда уже успели подняться два администратора из службы просвещения. Оба они помнили нас по яслям, и нам волей-неволей пришлось поддерживать вежливую беседу о том, как складывается наша жизнь после выпуска. По выражению лица Виктории я понял, что ей это в тягость не меньше, чем мне, но обрывать разговор самим было неловко. В конце концов старшие попрощались и вернулись к своим городским делам.

Виктория подмигнула мне, потом расхохоталась:

– Какое счастье, что мы выбрались из-под их опеки!

– Еще бы! А ведь когда они нас учили, мне казалось, что они интересные люди…

Мы уселись рядышком на скамейке и уставились на открывшийся перед нами ландшафт. С той точки, где мы находились, просматривались только дали, а под стены Города было не заглянуть; я прекрасно знал, что путевые бригады перевозят рельсы с юга на север мимо нас, но сознание этого отнюдь не помогало увидеть их.

– Гельвард, скажи… зачем Город движется?

– Мне это неизвестно. По крайней мере, точно не известно.

– Вам, гильдиерам, наплевать, что мы, остальные, думаем, – взорвалась она. – Никто из вас не обмолвится об этом и словом, а ведь довольно подняться сюда, чтобы убедиться, что Город на новом месте. Но если посмеешь обратиться к кому-нибудь с вопросом, то услышишь, что администраторов это не касается. Мы что, не вправе даже задавать вопросы?

– Вам совсем-совсем ничего не говорят?

– Ни словечка. Пару дней назад я поднялась сюда и вдруг вижу – Город переместился. Правда, до того площадка была заперта два дня подряд и поступило распоряжение убрать или закрепить все мелкие предметы. Отчего, почему – нам не объясняли.

– Слушай, – отозвался я, – ты сказала любопытную вещь. Выходит, когда Город движется, вы этого и не замечаете?

– Нет… вроде бы нет. Учти, я поняла, что Город переместился, уже потом. Я пыталась припомнить, не ощущала ли я чего-нибудь накануне, но так и не вспомнила ничего необычного. Я ведь никогда не выходила из Города и, наверное, пока росла, привыкла к тому, что он время от времени куда-то едет. А как он едет – по дороге?

– По рельсам.

– А зачем?

– Ей-ей, я не вправе отвечать.

– Но ты же обещал! Да и какой, право же, вред от того, что ты сказал, как он движется, – ведь и ребенку ясно, что он не стоит на месте…

Снова все та же дилемма, однако на сей раз возражения Виктории показались мне разумными, хоть и толкающими меня на клятвопреступление. Да, по правде говоря, я и сам стал сомневаться в целесообразности формального соблюдения клятвы – неспроста она была на деле почти невыполнимой.

– Город движется к какой-то точке под названием оптимум, расположенный на севере. В настоящий момент нас отделяют от оптимума три с половиной мили.

– Значит, мы скоро остановимся?

– Нет, не остановимся… это-то мне и непонятно. Город не сможет остановиться, даже достигнув оптимума, потому что оптимум в свою очередь все время уходит дальше.

– Тогда какой же смысл стремиться к нему?

Ответить на этот вопрос я при всем желании не сумел.

А Виктория продолжала напирать, и я не выдержал – рассказал ей о работе на путях. Я старался свести подробности к минимуму и все-таки не мог отделаться от мысли, что беспрерывно нарушаю клятву, если не по существу, то по форме. И вообще я поймал себя на том, что не в состоянии забыть эту чертову клятву, о чем бы мы ни говорили. Кончилось тем, что Виктория сама предложила:

– Знаешь, давай оставим эту тему. Ты же явно не хочешь продолжать.

– Я просто сбит с толку, – ответил я. – Мне запрещено говорить, а ты заставила меня понять, что я не вправе скрывать от тебя свою жизнь, свои наблюдения.

Виктория помолчала минуту-другую.

– Не знаю, как ты, – произнесла она наконец, – а я за последние дни возненавидела всю эту систему гильдий всерьез.

– Не ты одна. Что-то я не замечал, чтобы у нее было много поклонников.

– Тебе не кажется, что главы гильдий тщатся сохранить систему, которая отжила свое и уже не нужна? Система зиждется на том, чтобы утаивать правду. Не понимаю зачем. Мне это очень не по нутру, и не только мне.

– А может, я и сам примкну к приверженцам системы, когда стану полноправным гильдиером?

– Надеюсь, этого не случится, – сказала она и рассмеялась.

– Есть одно занятное обстоятельство. Когда я задаю Мальчускину – гильдиеру, под началом которого я работаю, – вопросы такого же рода, как ты мне, он отвечает, что я сам все пойму со временем. Звучит это так, словно у системы гильдий есть разумные основания и они каким-то образом связаны с причинами, по которым Город должен постоянно перемещаться. До сих пор мне известно лишь одно – Город должен двигаться. Когда я выхожу наружу, мне надо вкалывать до седьмого пота, и на вопросы просто нет времени. Но ясно, что движение Города воспринимается всеми вокруг как абсолютная необходимость.

– Если ты когда-нибудь выяснишь, в чем дело, ты поделишься со мной?

Я задумался.

– Обещать заранее не могу.

Виктория резко встала и отошла к дальнему краю площадки. Стоя у перил, она смотрела поверх городских теснин на дальние просторы. Я даже не пытался подойти к ней – возникла какая-то неразрешимая ситуация. Я и так сказал слишком много, а она настаивала, чтобы я сказал еще больше, и взваливала на мои плечи непосильную ношу. И все же я не мог порицать ее.

Минуту-две спустя она сама вернулась ко мне и села рядом.

– Я узнала, как нам пожениться.

– Что, еще одна церемония?

– Да нет, все гораздо проще. Мы подпишем заявление в двух экземплярах, а потом каждый передаст экземпляр старшему из своих наставников. Бланки заявлений у меня внизу, разобраться в них легче легкого.

– Стало быть, можно подписать их не откладывая?

– Можно. – Она взглянула на меня пристально. – А ты не раздумал?

– Разумеется, нет. А ты?

– Я тоже нет.

– Несмотря ни на что?

– Как тебя понять?

– Несмотря на то, что мы с тобой то и дело натыкаемся на темы, которые я не могу или не хочу обсуждать, и несмотря на то, что ты порицаешь меня за молчание.

– Тебя это тревожит?

– Очень.

– Можно и повременить с женитьбой, если тебе так больше нравится.

– А что это изменит?

Мне было совершенно неясно, какие последствия могло бы иметь расторжение нашей помолвки. Поскольку мы были обручены при всех и в церемонии участвовали представители гильдий, вправе ли мы