Читать книгу "Светорада Золотая - Симона Вилар"

Однако на следующий день, едва отплыли на рассвете, снова оказались на мели. Опять тащили драккар волоком, опять плыли. Хравн сидел теперь даже не у правила руля, а на носу, вглядывался в воду, определяя по ее ряби водовороты и затоки с мелями. Когда под мутной зеленоватой водой угадывался завал из коряг, делал знак опустить весла, чтобы удержать корабль. Приходилось останавливаться, лезть в воду и полдня тратить на то, чтобы растащить наваленные деревья, разрубить густые сплетения лозняка, готового поймать драккар, как рыбу в сеть.

Хравн едва не выл от досады, что они так медленно движутся.

– Я на плоскодонке тут быстрее проходил! Чтоб мне сдохнуть! Скорее воды фьорда добегут до этих мест, чем мы пригоним «Красный Волк» к родному берегу.

И вновь зло поглядывал на Светораду, словно она одна была во всем виновата.

За день борьбы с рекой варяги так обессилили, что упали на землю и заснули.

Река и дальше не желала помогать их драккару. Излучины следовали одна за другой, русло петляло по чаще, будто волосы ведьмы, берега сходились тесно, так что драккар едва вписывался в протоку, и можно было поломать весла о глинистые берега. Опять тащили судно волоком вдоль берега, увязая почти по колено в топких низинах. Потом, хвала богам, поплыли. За это время на берегу пару раз встречались небольшие селения. Гуннар тут же приказывал Светораде укрыться в палатке под мачтой. Она повиновалась и, как обещала Гуннару, держалась скромно, была послушной и молчаливой. На нее вообще нашло некое безразличие. Все, что казалось раньше важным, исчезло за сырыми берегами диких лесов дреговичей, будто во всем мире только и остались, что эта петляющая в чащах зеленая река, скрип уключин, ворчание вечно недовольного кормчего да пристальное внимание Гуннара. Однако и на Гуннара Светорада смотрела, словно он был призраком. Никаких чувств, никакой обиды, неприязни, никакого ощущения от его быстрых, немного неуклюжих ласк. Правда, было некоторое облегчение, оттого что в пути он не трогал ее, не желая смущать при посторонних. Что ж, может, они и уживутся… может, когда-нибудь и поладят. Она ведь слышала рассказы о том, как похищенные женщины смирялись со своей долей и становились преданными женами. Доля женская – как трава, гнется под ветром невзгод, но растет. А то, что Светорада уже никогда не станет княгиней, не выполнит волю родителей… Светорада запретила себе об этом думать. Значит, не судилось… Ей была уже не интересна ее дальнейшая судьба.

Княжна лежала в палатке на корме драккара, вслушиваясь в отдаленный крик совы, ночной плакальщицы. Что-то напомнил ей этот зов. Что?.. Ах да, тот миг оглушающего счастья, который она испытала, когда вдруг поверила в любовь Стемы. Когда стала слепа и глуха к доводам рассудка, когда горячая и шальная кинулась в его объятия, и ей показалось, что сама Лада сделала ее хозяйкой мира, отдав ей сердце одного-единственного, которого княжна так любила… И который предал ее, и она его возненавидела. А потом опять полюбила, ибо поняла: если его убьют, если замучат, то и ей не жить. А ведь был момент, когда она сама захотела его смерти, указала на него Гуннару, надеясь, что месть хоть немного облегчит ей душу. Что за душа у нее такая, которая всегда рвалась к этому непонятному парню? И вот она добровольно отказалась от него, сама пошла к другому, лишь бы он выжил. Что ж, Гуннар честен, он сдержал слово. И она тогда ради предателя Стемы сама разделась перед Гуннаром, сама его обнимала. Потом Гуннар сказал, что он словно с русалкой холодной любился. А ведь она не лежала, как раньше, будто неживая, а старалась отвечать на его поцелуи, когда Гуннар жесткой щетиной царапал ей лицо. Но, видимо, он все же почувствовал, что ей противно. Потому и бросает на нее тревожные взгляды, полные холодного ожесточения, даже прикасаясь к ней, словно говорит: ты теперь полностью моя. Конечно же, его. И надо свыкнуться с этой мыслью, постараться видеть в нем мужа и повелителя, ибо сейчас только он у нее и остался.

От этих мыслей захотелось плакать. Однако слезы не разжалобят злую судьбу и ничего не исправят. И княжна заворочалась в душной палатке. Сон не шел, и девушка стала прислушиваться к разговорам варягов у костра на берегу. Они говорили только о доме: какие дела не окончены, кто ждет их в Раудхольме, какие гостинцы везут из далекого Гардара.

– Мне бы тоже неплохо привезти матери подарок, – услышала Светорада голос Гуннара. – Только вот боюсь, уже не получится.

– Ничего, ты и так привезешь ей такой дар, что она онемеет, – весело откликнулся Ульв Щеголь. – Саму дочь конунга Сюрнеса, Лисгладу Золото! А когда поведаешь, что похитил ее перед самым свадебным пиром с Ингваром Рюриксоном, то эту сагу будут рассказывать во всех землях Норейг!

Но в прозвучавшем потом голосе кормчего Хравна не было веселья:

– То-то запляшет от радости такая гордая и мудрая женщина, как Торунн, когда узнает, что ей придется делиться ключами от хозяйства с какой-то рыжеглазой иноземкой. Госпожа Раудхольма посылала нас за три моря за Гуннаром, только бы остаться у власти, а теперь ее саму отставят в угол, как отслужившую свое прялку.

– Смирится, – уверенно и твердо сказал Гуннар. – А не смирится, я отправлю мать к ее падчерице Бере. Но раз вы все так уверены в мудрости Торунн, думаю, проблем у меня с ней не будет.

– Пока у тебя одна проблема – попасть в родительскую усадьбу, – ворчливо заметил Хравн. – А то, как подумаю, что мы выехали из Раудхольма, когда люди еще не отошли после пирушек йоля, а нынче уже «высокий»[132]месяц в самой силе, начинаю думать, что это самый бестолковый из моих походов. Времени потрачено много, завязли в местных лесах, да еще и неизвестно, когда сможем спокойно передохнуть, если с нами такая пленница. И я опасаюсь…

– Кто здесь опасается? – глухо рыкнул Гуннар. – Мы только тем и занимаемся, что передыхаем! А ведь ты, Хравн Торчащая Борода, так гордишься своим умением кормчего, что и меня в том уверил. На самом же деле не можешь провести драккар по такой тихой реке, как Бобр. Так что если пришла тебе охота на кого-то поворчать, то склонись над своим отражением в воде!

Гуннар хотел выдать это за шутку, но никто не рассмеялся – такая неприкрытая угроза прозвучала в голосе их предводителя.

«Вот если бы они все переругались и поубивали друг друга!» – с какой-то злой надеждой подумала Светорада. Но тут же осадила себя: что ей, оттого что варяги передерутся? Гуннар хотя бы защищает и оберегает ее, а этот черный с сединой ворон Хравн[133]так и зыркает недобро глазами. Да и куда ей идти, если она станет свободна? Конечно же домой, в Смоленск! Но как туда добраться и как она объяснит, куда делась, а главное, как поведает, что лишена чести? Ведь по условиям брачного договора она должна достаться Игорю непорочной. Достойная княгиня – и равный Киеву Смоленск – так уговаривались. А если же недостойная… Пожалуй, лучше ей теперь и не возвращаться. Но было еще нечто, что волновало княжну. Как там Стема? Последний раз она видела его бесчувственного и окровавленного. Оправился ли он? Ведь она даже обручальный перстень Игоря отдала, лишь бы ему помогли. И если Стемка поправится… Где он теперь?