Читать книгу "Когда возвращается радуга. Книга 3 - Вероника Горбачева"

— Если его не торопить — безусловно, удачен. — Брат Тук с удовольствием вновь пригубил из бокала. — И фея, и граф по сути своей — однолюбы; у неё в памяти покойный супруг навсегда останется лучшим, несмотря на его более чем преклонный возраст. У графа, несмотря на оборванную приворотную связь, сложился свой взгляд на возлюбленную и будущую жену. Обоим нужно время, чтобы перестать сравнивать друг друга с идеалами и принять, полюбить таких, как есть. Полагаю, — он улыбнулся, — последнее неизбежно. Но потребует времени. И те два месяца, что отвёл король графу де Камилле на женитьбу, могут оказаться недостаточными.

— Я поговорю с Генрихом. Пусть не будет столь категоричен. Тем более что Камилле у него теперь в фаворе… Как ловко он провернул дело с О’Нилом, разыскав его в Дублине раньше, чем это сделали бритты! И он таки принудил их вступить в переговоры!

— Да. Ходил по острию ножа… Говорят, он и в Османии отличился умением гасить конфликты в корне?

— Большой умница этот Камилле…

Дитрих помолчал. Вспомнив что-то, глянул на собеседника заинтересованно:

— А что всё же с его бывшей… привязанностью?

— Как я и предполагал: у девочки остались лишь разум и память пятилетнего ребёнка. Нет больше ни графини де Камю, ни ей предшествующих безутешных вдов-убийц… Да, вот что интересно: своему последнему мужу она успела выслать подарок: книгу об искусстве виноделия в Тоскании, новейшее издание. Запах типографской краски и иллюстраций очень свеж, и перебивает слабый аромат некоторых страниц, пропитанных особым веществом… Нет, оно не впитывается в кожу, просто испаряется при прочтении, в те минуты, когда книга открыта, и со временем приводит к потере памяти. Прекрасный повод для присвоения всего, чем владеет немолодой, впавший со временем в старческое слабоумие муж… К счастью, мы уже проверяли негласно и его корреспонденцию, и подарки от любимой супруги. Так что…

Брат Тук покачал головой.

— То, что случилось с Анжеликой дю Мортен — лучший для неё выход. Ей предоставлена редчайшая возможность начать жизнь сызнова. Сейчас это очаровательный резвый ребёнок, без дурных наклонностей, без кичливости своей красотой и происхождением… Пусть побудет под присмотром сестры Констанции, а там поглядим: может, появится возможность отдать её в такую семью, где из девочки вырастят совсем другую личность, и как знать… Видишь ли, брат Дитрих, мне уже несколько раз приходилось убеждаться, что если господь сохраняет жизнь самым отъявленным негодяям — впоследствии это оказывается нужным.

— Поживём — увидим, — лаконично отозвался Дитрих.

Подавшись вперёд, поворошил кочергой поленья в камине, выпрямился.

— А что ты думаешь об… этом?

Взглядом указал на мраморную каминную полку.

О том, что в полированной плите вмурован крохотный тайник, знал лишь он сам да Странник.

— Я, собственно, уже принял решение, — продолжал Инквизитор, — но мне интересно, что скажешь ты. В конце концов, Пьер О’Рейли всё ещё остаётся твоим учеником… Хм… Хоть методы воспитания у тебя, скажем так, своеобразные, да и обучение какое-то неупорядоченное; пора бы тебе отдохнуть от странствий год-другой… Насколько я понял, Пьер решил всерьёз заняться магией, а о большем и не помышляет. Ему хоть рассказали о его высоком происхождении?

— Он знает, чей он сын. Но вот о наследстве сестра пока не торопится ему сообщать.

— Умная девочка. Приятно, что мы мыслим похоже. Разумеется, не нужно обрушивать на неокрепшую голову сразу всё, особенно, сведения о возможном могуществе, как, впрочем, и тяжелейшей ноше. Значит… ждём его совершеннолетия?

— Думаю, это будет правильно. К тому времени он больше узнает и о своей новой семье, и о самом Баязеде; к тому же, у него уже сейчас незаурядные способности к ясновидению. Если уж его сестре удаётся иногда безо всякой подготовки заглянуть в будущее, то слышащий и видящий за два года обучения достигнет куда больших успехов. Как знать, понадобится ли ему тогда тугра? Разве что — как память об отце… В любом случае — он наследник, ему и решать. Подождём.

Дитрих кивнул.

— Подождём. А если окажется не нужна…

Он потянулся к рукописи, смирнёхонько поджидающей на столе, когда о неё вспомнят.

— Мы тут изъяли из печати одну книгу и заинтересовались её автором. Возьми, почитай на досуге… Набор я лично запретил, до той поры, пока не пойму, шарлатан перед нами или и впрямь пророк, наш, франкский… Ты присмотрись к этому человечку, может, будет смысл потом это кольцо ему на время выдавать, пока стихотворством занимается. Глядишь, повнятнее начнёт писать. А пока что его «Центуриями», только народ пугать…

***

«…Теперь ты знаешь всё, моя богиня.

Не страх перед султаном, не опасения потерять высокий чин — нет, я всегда был хорошим янычаром, и равное рвение проявлял бы и в простых матросах, и в адмиралах. Но изменить присяге, клятве верности — выше моих сил. Пойраз поведал, о чём ты не успела рассказать во время нашей прекрасной, но оказавшейся столь недолгой встречи — увы, единственной, когда мы могли без помех высказать друг другу всё, что думаем, но, как это часто случается — не успели, упустили… Меня не смущает вопрос веры, которую, возможно, ты попросила бы сменить, чтобы оба мы перестали своим существованием грозить Тамерлану. Я — христианин от рождения, и мог бы вернуться к религии предков, не испытывая угрызений совести, ибо, как известно, мальчиков, принятых в Османии в качестве дани от порабощённых народов, обращают в ислам, не спрашивая согласия. Однако по зрелом размышлении я вдруг понял, что и страна, и вера, и народ, с которым я сроднился, стали мне близки; мои люди, сражавшиеся со мной плечом к плечу и разделяющие тяготы нелёгких плаваний — давно не чужие; мой корабль — моё сердце. Ради тебя…

Да. Я смогу оставить всё это ради тебя. Но проживу недолго, ибо утрачу цель существования. Прости, богиня, но я — не Меджнун, которому глаза любимой заменяют вселенную; мой мир куда обширней, и даже такая женщина, как ты, не сможет заполнить пустоту, рухнувшую на меня, если я откажусь от того, чем живу сейчас. Возможно, со временем я смогу сотворить новый, не менее прекрасный мир; но он никогда не будет тем, что сейчас. Да и как жить, зная, что цена новому счастью — предательство?

Прости, богиня.

Ты навсегда останешься в моём сердце совершеннейшей из женщин. Да пребудет с тобой милость Аллаха, и да хранит он тебя во все времена, под любыми небесами».

Вздохнув, Ирис слабо улыбнулась. Перечитала письмо, на сей раз — вдумчиво, не торопясь…

— Это плохо? — обеспокоенно спросил Северный Ветер.

Он появился в доме Ирис к вечеру, когда, утомлённая работой в саду, фея решила, наконец, отдохнуть, и перебирала безделушки из шкатулки с драгоценностями, прикидывая, что из купленных ею лично можно отписать в приданое Фриде. Интуиция подсказывала, что Али вот-вот решится на важнейший шаг в своей жизни, и скоро всех их ждут приятные хлопоты по обустройству новой семьи. Задумавшись, она сперва не поняла, что за тень перекрыла свет, падающий из окна. Оказывается, на подоконнике сидел Пойраз в живописных лохмотьях — вернее сказать, в том, что осталось от изрядно потрёпанного хитона и плаща; с всклокоченной сизо-седой гривой, в одной сандалии… Но довольный донельзя.