Читать книгу "Синдром человеческого магнетизма - Росс Розенберг"

Отвратительное поведение моего отца со своими детьми не только окончательно разрушило отношения между нами, но и лишило моего младшего брата близости со своей матерью.

Несмотря на то что моя мать убедила отца завести четвертого ребенка, потому что ей требовался кто-то, кто бы в ней нуждался и хотел быть рядом, ни у нее, ни у моего отца уже не оставалось для этого ни эмоциональных ресурсов, ни личного времени. Родившийся спустя восемь лет после меня, мой самый младший брат рос в абсолютно другой семейной атмосфере. Старшие дети (моя сестра и я) покинули дом к тому времени, как ему исполнилось десять, а брат, который был на шесть лет старше его, вырос в убеждении, что обладает теми же, что и родители, правами и обязанностями поучать малыша, «что такое хорошо, а что такое плохо». Этому брату дали карт-бланш на использование деструктивных методов ювенальной полиции, чтобы младший ни на шаг не отступал от его правил. Младший в семье был помещен в губительные условия отсутствия эмоционального внимания и родственной заботы, которые повлияли на его будущую жизнь и имели для него непоправимые последствия.

Мой отец, психологический манипулятор и великий кукловод

Моему отцу, великому профессиональному кукловоду, удалось разрушить отношения внутри своей семьи в ходе газлайтинга своего старшего сына. Газлайтинг определяют как вызывание сомнений у человека в его собственном психическом здоровье (вменяемости и адекватности) с помощью психологических манипуляций (я расскажу больше о его вреде в главах 8 и 11). Я иногда задаюсь вопросом, действительно ли мой отец наслаждался тем, что «делал из меня дурака», чтобы утвердить свою газлитическую установку для всей семьи и, что самое печальное, для меня. В конечном счете единственной вещью, которая всегда имела для него значение, была постоянная подпитка вниманием при отсутствии какой-либо ответственности за вред, который он причинял.

За пять дней до своей смерти мой отец признался, что его газлитическая установка, которую он мастерски внедрял в умы всех своих детей по моему поводу, была неправильной; тогда я получил от него лучший комплимент, который он когда-либо делал. В то время как я заботился о нем в домашнем хосписе, он сказал моей сестре: «Эй, я был не прав насчет Росси, он действительно хороший человек и замечательный сын». Странно, но сестра решила, что я должен был обрадоваться такому «комплименту». Я позволил себе на 10 минут почувствовать себя плохо и затем отбросил ее слова, так как в них не было ничего нового. Жаль, что, только когда отца отделяло от смерти несколько дней, он сказал своим остальным детям, что его старший сын был хорошим парнем.

Моя мама, чудесная женщина, которую я никогда не знал

Никому никогда не надо было бороться за любовь или внимание моей матери. Она просто не ждала этого. Будучи эмоционально оторванной от себя и ненавидящей себя, мама обладала идеальными личностными качествами для моего отца. Она долгое время была жертвой его попыток настроить нас против нее. Чтобы упрочить и сохранить свою властную и почитаемую позицию в семье, отцу необходимо было превратить нас в своих союзников – и в противников матери. Он постоянно подстрекал нас унижать ее, критикуя ее тело и проблемы с лишним весом; мой отец или один из его детей часто называли ее «толстушка» или «Микки Маус». Еще более отвратительным примером унижения и триангуляции был момент, когда отец спросил каждого из своих детей, с кем бы тот хотел остаться жить, если они разведутся. Так как все дети были газлитированы, чтобы получить эфемерную любовь и внимание моего отца, не дорожили матерью и не ценили ее, все, разумеется, вслух выбрали его. Я один отдал предпочтение матери, что стало скорее сочувствием к ней, чем моим искренним предпочтением (я тоже был газлитирован). Мне просто было ее жаль.[8]

Извращенное чувство преданности, болезненная неуверенность и страх моей матери остаться одной – в сущности, ее созависимость – все это удерживало ее от развода с моим отцом. Даже после того, как отец предал огласке два своих романа на стороне, она осталась с ним. Мама не подозревала, что у отца на самом деле было бессчетное множество интрижек. Я не устаю задаваться вопросом, что бы она сделала, если бы узнала о том, что рассказал мне отец за несколько дней до своей смерти. Он признался, что у него было гораздо больше романов, в том числе с одной из ее ближайших подруг.

В довершение ко всему забота матери об отце во время его сильной клинической депрессии (в течение более 15 лет) заставила ее увязнуть в роли опекуна человека, который из-за своего нарциссизма и депрессии вел себя как упрямый семилетний ребенок. Последние 10 лет ее жизни, должно быть, выдались самыми трудными. Она была совершенно измотана зависимостью отца от ее общества, так как у него было очень мало друзей. В этот период он подсел на рецептурные препараты и вел себя как бессовестный, манипулятивный и безрассудный наркоман. Жертвы и эмоциональные затраты ее созависимости сравнимы с переживаниями ее отца Чака в отношениях с ее матерью Лил.

Одевшись в костюм невидимки, она очень старалась быть хорошим родителем. Несмотря на ее усилия дать нам все, что необходимо, мы никогда по-настоящему не знали ее, а она – нас. Из-за собственной травмы привязанности, приведшей к созависимости, синдрома тревожности и нарушения внимания я не догадывался об ее эмоциональных и личностных проблемах. Как и ее отец, она была стойкой и скрытной, когда дело касалось личных переживаний.

Моя мать была удивительно щедрой женщиной, принимающей и прощающей всех своих детей, особенно меня. Поскольку мы с ней были похожи, между нами существовала особая связь. То и дело она давала мне понять, что гордится моими достижениями. Я помню несколько разговоров, когда она признавалась мне, что находит общий язык в основном со мной, потому что я шел за теми же мечтами, что в свое время были у нее, но она их не осуществила. Как и у других созависимых, ее огромный дефицит любви к себе и страх неудачи стали препятствием, помешавшим ей добиться своих целей. При этом, будучи созависимым человеком, она не позволяла себе винить в своих «неудачах» никого, кроме себя.

Из-за триангуляции и отравления наших умов отцом мать поддерживала более близкие связи со своими друзьями, чем с кем-то из детей. Изголодавшись по людям, которые любили бы ее и нуждались в ней, она старалась стать другом любому счастливчику. Все любили мою маму. Друзья обожали ее за заботу и самопожертвование. Как и ее созависимый отец Чак, она бы «отдала последнюю рубашку», чтобы сделать счастливым другого человека. Это печальный факт, что все, кроме ее детей и мужа, обожали мою маму. Ее дети могли бы разделить это чувство, если бы не были подвержены влиянию своего нарциссического отца. Как бы парадоксально это ни звучало, моя мать была чудеснейшим человеком, которого я никогда не знал.

Моя мать была удивительно щедрой женщиной, принимающей и прощающей всех своих детей.

Ее быстро развивающийся рак в последней стадии заставил нас заводить разговоры на сложные и пугающие эмоциональные темы, которые мы должны были начать раньше, но не могли и слишком боялись начинать. Взаимодействие нашей созависимости удерживало нас с ней от создания отношений, которые должны были существовать всегда. Если бы не эгоистичные поступки моего отца, у меня была бы возможность узнать свою маму, а у нее – узнать меня. По сей день я испытываю грусть, сожаление и в какой-то степени вину за этот печальный факт. Именно поэтому я посвятил свою первую книгу ей.