Читать книгу "Как писать о любви - Ольга Соломатина"

Почему многих современная, да и литература XX века так нервирует? Бесит, когда непонятно и несимпатично. Причина тому – заплесневевшие устаревшие мерки, с которыми они открывают книги.

Давайте отступим еще на шаг назад и вспомним, с какой это стати авторы, начиная с 20-х годов XX века, перестали учить хорошему, писать понятно и создавать мир, в который хочется погрузиться навечно, а не испугаться, как мира, созданного Францем Кафкой.

Читатели в XIX веке привыкли и жили с убеждениями, что литература – это пространство «чистой природы, идеального», к которому они могут прикоснуться благодаря гению писателя. Автор не иначе как гений, и музы шепчут ему на ушко прекрасные песни.

Идея, может быть, и замечательная, но крайне опасная. Еще древние римляне научились разделять дар, талант и их проводника – человека, умеющего что-то поймать из воздуха и воплотить в нечто, чем можно поделиться с другими людьми. Древние верно подметили, что человеку слишком тяжело нести одному груз гениальности, и назвали творцов «любимцами муз», а не «музами».

К началу XX века о мудром предостережении позабыли. И, как водится, за особый статус гения авторам пришлось платить. Своим счастьем, здоровьем, благополучием. Где вы видели упитанного, довольного обедом и жизнью поэта с единственной женой и выводком розовощеких детей? Гении такими не бывают. А если и бывают, то вынуждены тщательно скрывать свое благополучие. В угоду нашим ожиданиям.

На кого похож одинокий, бедный гений с чахоткой или хотя бы одной короткой ногой? На христианского мученика он похож. Вот на кого. Потому что мученики – те же гении. Только им не музы, а святой дух или даже более важные товарищи с небес шепчут свою волю. Или не шепчут, а громогласно требуют. Церкви нужны мученики, чтобы подтвердить связь между земным и божественным мирами (надеюсь, я ничьи чувства не оскорбляю?).

Но как же так могло произойти, что писателям создали образ одиноких страдающих гениев – почти мучеников? За это скажем спасибо романтизму. Писатели-романтики накануне очередного витка развития литературы на рубеже XVIII и XIX веков решили, что теперь не только церковь будет спасать души людей. Поэты, и писатели тоже, возьмут на себя такую миссию. И да, за 100 лет читатели успели привыкнуть, что тексты – бальзам на их больные души, книги реалистичны и проповедуют добро. С теми, кто призывал к ереси, сами знаете, не церемонились никогда. Читатели безоговорочно считают, что благопристойная литература учит добру, а если она не соответствует их ожиданиям, то это… плохая литература.

Но надо же было такому случиться – в конце XIX века произошел кризис веры. Души постепенно стали разочаровываться и отворачиваться от церкви. А после страшных исторических событий XX века – и от веры. Литературу при этом от обязательств нести доброе, вечное и красивенькое никто не освобождал. Вызвалась когда-то помогать и учить? Вперед. Гении-мученики старались. Дистанция между ними и читателями катастрофически увеличивалась. Писатели и поэты чувствовали себя крайне одиноко и печально в башнях из слоновой кости. И они взбунтовались. Люди-то все еще надеялись, что литература и искусство их успокоят, убаюкают, заговорят. Но ведь авторы такие же живые люди – у них и кризис веры, и страх от ужасов мира, и денег банально на обогрев комнаты не хватает.

У литературы не осталось сил лечить души. Сами писатели, похоже, нуждались в поддержке и заботе. Иначе зачем бы они стали объединяться в кружки, писать манифесты, говорить читателям гадости. В XX веке одна часть писателей демонстративно отказалась быть понятной. Другая пустилась в пространные рассуждения – игру в бисер. Обычно у людей так происходит, когда сильные переживания пытаются замаскировать красивыми витиеватыми рассуждениями. Однако, кроме предчувствия боли, в таких текстах ничего нет. Чувства выключили, потому что они сильны и разрушительны, их невозможно выносить. Началась «литература ума», а не сердца.

При этом часть писателей все же сохранила в себе мужество чувствовать страдания, переносить неопределенность, поддерживать надежду. Они принялись сочинять то, что мы высокомерно называем «легкое чтиво». Именно такие книги мы берем к морю, в дорогу, в больницу. Возможно, мы считаем их легкомысленными, но именно чтиво помогает нам просто быть, когда необходима поддержка. Оно дарит нам карамельные часы, когда ныряешь в добрую и в чем-то наивную книгу с головой и думаешь: а все-таки жизнь очаровательна.

В общем, то, что принято называть «кризисом литературы начала XX века», растянулось более чем на 100 лет. Литературоведы почесали затылки и решили: кризис не может быть таким длинным. Это не кризис. А что же это тогда? Хм… Назовем его новым этапом развития мировой литературы.

А в это же самое время…

А в это время, пока зарубежная литература маялась от кризиса, простите – от нового этапа развития, на пространстве в одну шестую часть суши происходили собственные процессы в культуре. В литературе царствовал искусственно продленный реализм.

История сыграла с нами злую шутку. Русская литература XIX века – действительно лучшее, что было создано русскоязычными авторами за предыдущие столетия к началу XX века. Ею по праву гордятся и уместно гордиться и сейчас, в XXI веке, но только пора перестать сравнивать с Львом Толстым и Федором Достоевским все, что состоит из букв и претендует на звание текста. Почему это? Поскольку от мирового развития истории литературы нас отделили стеной цензуры и холодной войны, советские читатели, их дети и внуки пропустили момент, когда обожаемый нами реализм Антона Чехова и Михаила Шолохова сошел на нет. Период завершился в других странах и континентах, но на одной шестой суши реализм в искусстве продлевали и продлевали. Мы выросли с идеей, что хорошая литература бывает только такой, как у русских классиков. Вся остальная – второй сорт. Время реализма прошло, а мы и сейчас рассуждаем, что авторы «вырождаются» в сравнении с великими писателями, и до сих пор судим о современных книгах с позиции людей позапрошлого века.

И себя так же отправляем во второй сорт, если пишем тексты и они не дотягивают до величия позапрошлого века. По-моему, это слишком. Хватит жить в прошлом! Давайте сравнивать свои произведения с текстами современных писателей. Давайте хвалить и любить себя за смелость быть современным. Быть собой.

Есть ли лекарство – эликсир молодости, который позволит развить современный взгляд на тексты? До присуждения Нобелевской премии по литературе Светлане Алексиевич я бы сказала, что это лекарство – в детальном изучении зарубежной литературы XX века. Не зная другой литературы, кроме реализма и литературы тоталитаризма, нам трудно развить иной взгляд на тексты, чем тот, который уже сложился.

Теперь я думаю, что читать и изучать произведения прошлого века нужно, однако без фанатизма. Просто для общего развития и вдохновения. Не читайте всего Пруста, если не нравится, но прочтите пару глав, чтобы составить представление. Сейчас начнут появляться новые книги, которые окажутся важнее ставшего классикой XX века. На мой взгляд, чтение книг современных приличных авторов в разы полезнее даже чтения великих книг XX века. Они ведь продолжатели традиции. Читайте их и наполняйтесь пониманием, как пишут в наши дни, знанием, что писатель может себе позволить сегодня.