Читать книгу "Перемена климата - Хилари Мантел"

Он поставил себе задачу научиться особому зрению — умению смотреть на ландшафт и мысленно убирать следы человеческого воздействия на природу. Англия под взглядом юного геолога преображалась: отары хищных овец, истреблявших растительность, исчезали в пелене грядущего, на торфяных болотах вырастал лес, и в своем воображении Ральф различал едва ли не каждое дерево. Там, где другие видели лишь полоску земли, он усматривал следы ледника, опознавал пустыню под зарослями вереска, а все прославленные чудеса Европы в его фантазиях погружались на дно теплого, неглубокого, прозрачного моря.

Сегодня коллекция окаменелостей Ральфа хранилась в картонных коробках на чердаке его дома. Ребекке, его младшей дочери, в пять или в шесть лет начали даже сниться кошмары с этими камнями. Ральф корил себя за то, что не смог подыскать убедительное объяснение; а злодейка Кит сказала Ребекке, что это каменные животные, первобытные существа, которые теперь застыли в камне, а когда-то плавали в море, и от них в воде было не протолкнуться. Наслушавшейся таких рассказов Ребекке стало сниться, что эти камни ожили и снова плавают, погружаясь в ил, у самых дверей ее спальни.

В юности же Ральф хранил свои находки в собственной комнате, расставлял по верху книжного шкафа и на каминной полке над холодным очагом. Норфолк внес весьма скромный вклад в эту коллекцию. Ральф прочесывал пляжи Уэймута и Кромера в поисках аммонитов и эхиноидов, но ему категорически не везло и приходилось дожидаться лета и добровольного изгнания в край жестких стульев с прямыми спинками. Он стоически терпел все: и проповеди дяди, и ежедневные упражнения кузин, терзавших фортепиано. Мать стирала пыль с окаменелостей дважды в неделю, но не могла взять в толк, что это такое. «Ральф у нас увлекается старыми камнями, — говорила она людям. — Всякими обломками глиняной посуды и тому подобным. Привозит с каникул целые кучи». В ее сознании геология и археология были неразлучны и часто путались. «Ральф у нас коллекционер, — говорила она. — Любит все старое. А вот Эмма — совсем другое дело, настоящая современная мисс».

Эмма спросила брата:

— Ральф, как ты можешь с такой легкостью рассуждать о пятистах миллионах лет? Большинство людей не в силах вспомнить… ну… даже о Рождестве. Каждый декабрь они впадают в панику, словно и знать не знали, что праздник приближается. Лишь немногие способны задуматься о Рождестве в июле.

— Все дело в том, — отозвался Ральф, — чтобы представить, как ты движешься сквозь время. Чтобы вернуться назад, к самому началу геологических эпох, нужно совершить кругосветное путешествие сорок шесть раз. Допустим, тебе надо попасть в последний ледниковый период. Он, кстати, был сравнительно недавно. Говори себе, что это все равно как пересечь Английский канал, доехать из Лондона до Парижа.

— Я бы не возражала съездить в Париж, — сказала Эмма. — Как думаешь, стоит намекнуть родителям?

— А чтобы вернуться во времена динозавров, нужно объехать весь мир.

— Лично я вполне довольна тем, что живу здесь и сейчас. — Эмма подергала себя за косичку, потянула, и та наконец распустилась. Она провела пальцами по густым волосам с золотистым отливом. В те дни она частенько тайком гляделась в зеркало. «Утенок превращается в лебедя», — приговаривала мать. В этих словах не было ничего дурного, но они почему-то бесили Эмму.

А в голове Ральфа маршировала эволюция. У каждой жизненной формы имелись свои время и место — у морских улиток и медуз, у водяных скорпионов и двоякодышащих рыб, у папоротников и кораллов. Акулы и плотоядные рептилии, морские ежи и бронтозавры, птеродактили и магнолии, каракатицы и устрицы… Гигантские бескрылые птицы, опоссумы на деревьях, слоны в джунглях… В сознании Ральфа природа выстраивалась в упорядоченную цепочку, как на картинках в детской книжке или на плакатах в начальной школе. Саблезубый кот, лошадка трех футов высотой, ирландский лось, лохматый мамонт, человек — сгорбленный, волосатый, с наморщенным лбом… История успеха, торжества сильных.

В семнадцать лет Ральфа принимали за мужчину. Он ничуть не походил на первобытного человека из этих детских книжек с картинками — высокий, статный, с чистой кожей и ясными глазами, этакий герой любовного романа. Порой женщины на улице поглядывали на него с нескрываемым интересом — или с задумчивой жалостью, если они опасались, что такой красавчик может угодить в кабалу к их соперницам.

Ральф неизменно возвращался в Брекленд, катался на велосипеде по узким проселкам, торил пути между бетонных сооружений и по узким улочкам, забитым могучими грузовиками. Он наблюдал повсюду признаки победы в войне — поломанные заборы, вырубленные сады, изуродованные рощи, сорванные с петель калитки и ворота, патриотические плакаты на стенах домов. Куда ни посмотри, взгляд натыкался на крохотные домики из рифленого металла, начинавшие ржаветь и стоявшие без дверей. Фермеры и их работники разъезжали на подержанных джипах, позаимствованных у военных. Под соснами громоздились кучи мусора. Но ветер оставался прежним и, как и раньше, негромко пел среди веток и сучьев. Прежними оставались и пятнистые стволы берез, что маячили за пустынными полями, а с озер стаями взмывали в небо цапли.

Министерство обороны отнюдь не собиралось избавлять этот край от своего присутствия. Колючая проволока и таблички с надписью «Запретная зона» тянулись прямо через поля. Когда мимо с лязгом и грохотом пылил очередной армейский конвой, Ральф обычно сворачивал на ближайшее пятно дерна. Однажды, пока стоял по колено в мокрой траве и держал велосипед за руль, он краем глаза заметил нечто, мгновенно приковавшее взгляд, — кремневый наконечник стрелы. Он подкинул кремень на ладони, потом сунул в карман. Вспомнился тот миг, когда он наткнулся на свою первую окаменелость. А вот и новое свидетельство погребенной жизни прошлого. В музей этот наконечник везти не полагалось: подобные штуки находили достаточно часто. Поэтому Ральф привез его домой и положил на каминную полку, рассчитывая показать дядюшке Джеймсу, когда тот снова приедет в Англию. «А, эльфийская стрела», — с улыбкой проговорила его мать.

«Тебе нравится старина, Ральф», — одобрительно замечал отец, не считавший увлечение сына чем-то недостойным. Сам Мэтью заводил друзей в окрестностях, поддерживал отношения с церковниками и с другими бизнесменами, тяготевшими к благотворительности и социальной ответственности. В те дни по стране шла истерическая волна молений и обращений, люди толпами окунались в водоемы и называли это коллективное омовение крещением. Американские проповедники являлись на военные базы в попечении о душах своих соотечественников — и находили благодарную публику среди жителей бедных, позабытых английских городков. «Требуется простой шрифт, — утверждал Мэтью. — Все прочее — мишура». Мишуру он ненавидел, будь то пышность римских католиков, помпезность евангелистов или какое-либо проявление эмоций. Простота была достоинством, все прочее отвергалось.

Эмма сказала, что хочет стать врачом.

Отец ответил:

— Если решила, так тому и быть.

Ральфу казалось, что сестре позволяют буквально все на свете. Она отличалась властным характером, любила командовать и не стеснялась высказывать свое мнение, громко и уверенно. Но когда взгляды Эммы начинали противоречить убеждениям ее родителей, те брались исправлять этот недостаток воспитания. Они пытались приучить Эмму вести себя подобающе, но не старались изменить взгляды дочери, полагая, должно быть, что это лишнее; ведь Эмма была женщиной, а кто прислушивается к мнению женщин в реальном мире? Она вольна думать что угодно, и эти взгляды могут испортить ей жизнь, но главное — соблюдать правила приличия, принятые в обществе.