Читать книгу "Северная роза - Елена Арсеньева"

Забыв даже откинуть капюшон, та застыла посреди комнаты олицетворением упрека и отчаяния, и Цецилии показалось, что сейчас эта несчастная дурочка со всех ног кинется прочь отсюда… но этого не произошло, потому что Аретино заговорил:

– Я благодарю за честь, которую оказали мне своим появлением прекрасные и достойные дамы. Это большой, большой подарок! – Он поклонился Цецилии, потом Дарии и улыбнулся ей, пытаясь заглянуть под капюшон: – Соблаговолите преподнести мне еще один дар, синьорина: откройте ваше лицо. Аромат этих цветов желает коснуться ваших уст, столь же свежих и нежных, но во сто крат более сладостных. – Он вынул из вазы цветок и провел им по своим губам.

У Цецилии подогнулись колени. Этот жест так много значил на языке нежной страсти, но он был обращен не к ней… не к ней!

Дария, однако, не шелохнулась, а Цецилия почувствовала себя отмщенной: да ведь девчонка даже не понимает смысла таких речей! Перед кем ты распускаешь хвост, Пьетро?

Обычно смутить Аретино было невозможно. Получив отпор, он делал вид, что ничего не произошло, и продолжал молоть вздор с очаровательной наглостью, которая и делала его неотразимым. Но сейчас… Цецилия изумилась, увидев, что он замер, неловко вертя в руках розу, и трагическим взором уставился на Дарию. Внезапное молчание длилось столь долго, что Цецилия занервничала и решила его нарушить, но Луиджи предостерегающе свел брови, и она прикусила язычок – как выяснилось, вовремя, ибо смущенная, испуганная Дария наконец-то решила поднять глаза и взглянула на Аретино… именно в тот миг, когда он резко отшвырнул розу:

– Луиджи! Убери цветы! Все до одного!

Луиджи беспрекословно взялся за ближнюю вазу, но легкий, как вздох, шепот Дарии:

– Не надо!.. – заставил его замереть.

– Нет, надо! – печально сказал Аретино. – Если вам не нравятся эти розы, их не должно быть здесь!

– Они нравятся мне, синьор, они прекрасны! – воскликнула Дария и, убоявшись собственной прыти, снова укрылась под защитою капюшона.

– Но вы не смотрите на них. Вы так печальны! Может быть, вам не нравится убранство этих покоев? Только прикажите – и мы перейдем в другие!

Дария покачала головой.

– Так в чем же дело? – продолжал допытываться Аретино. – Вы не отвечаете, не смотрите на меня… Может ли быть… неужели это мой вид внушает вам отвращение? – Голос его дрогнул, у Цецилии дрогнуло сердце…

Дария подняла голову и поглядела в лицо человеку, голос которого звучал так странно, так нежно… чарующе…

Что же она видела? Цецилия твердо усвоила, что, глядя на одно и то же лицо, один и тот же предмет, люди видят совершенно разное, и все же она не сомневалась: ни одна женщина не может без трепета взирать на этот божественный лик, исполненный благородства, достоинства и… и…

Аретино не был красив в классическом смысле этого слова, но четкостью линий и пропорций лицо его не уступало классическим образцам. Может быть, слишком глубоко посаженные глаза, слишком резкий нос, слишком полные, безукоризненно четкие губы и могли показаться кому-то некрасивыми, но это было лицо человека, которого Природа наделила крепким здоровьем и кипучим темпераментом. Это было лицо, исполненное страсти, которую Аретино испытывал к прекрасной даме по имени Жизнь, обожая и обожествляя ее во всех ее проявлениях, была ли то плотская любовь, или страсть к пышным трапезам, веселым пирам, изысканным винам и фруктам, роскоши в своем доме, или восхищение буйством красок на Тициановых полотнах или в небесах над Лагуной, восторг при виде множества новых драгоценностей или кошельков с золотом, присланных очередным покровителем, – и сейчас все эти чувства собрались воедино в его взоре, воплощая собою одно – желание женщины, в глаза которой он смотрел.

И могла ли она остаться равнодушной?! Чудилось, и мраморная статуя ожила, затрепетала бы, приоткрыла губы, чтобы с них сорвалось чуть слышное «нет»!

Это был всего лишь ответ на вопрос Аретино, однако Цецилия услышала в нем нечто большее: Дария из последних сил противилась победительному обаянию этого человека, и слово «нет» было исторгнуто всем ее существом, готовым сдать последний рубеж обороны… но еще не сдавшим. И она так и не сняла свой капюшон.

Аретино, прищурясь, вгляделся в затененные, полускрытые черты и кивнул. Глаза его сделались печальны, плечи поникли.

– Благодарю за это «нет», – проговорил он таким безжизненным голосом, как если бы понимал: оно сказано лишь из вежливости, а на самом деле Дария не чает от него избавиться. – Позвольте в таком случае поцеловать вашу руку, прекрасная дама, в знак того безграничного уважения и восхищения, которое я питаю к вашей особе.

Цецилии уже начали несколько надоедать эти скучно-испанские церемонии. Дария ведь прекрасно знает, зачем ее привели в этот дом, а Пьетро ведет себя с ней, будто с нетронутой девственницей. Ручку поцеловать! Да где! Разве она позволит!.. И тут, к ее изумлению, Дария протянула руку… причем даже быстрее, чем дозволяли приличия.

Аретино схватил ее, как драгоценную добычу, но не склонился перед дамой, как сделал бы француз, а поднял руку к своим губам и прижался ими к ладони.

Рука дернулась – Цецилия всем ревниво-напряженным существом своим ощутила, какая дрожь пронзила девушку при одном только прикосновении этих жарких, опытных губ, а потом губы Аретино медленно поползли выше – и Дария покачнулась.

Аретино протянул другую руку к ее капюшону, но еще не тронул его, а продолжал поцелуй, вернее, это сладострастное, рассчитанно-чувственное, восхитительное по своей невинности и одновременно греховности прикосновение, вглядываясь в едва различимое лицо Дарии и словно умоляя разрешить ему… разрешить…

Он ничего не делал – только смотрел и целовал руку, и Дария ничего не делала – только смотрела на него, а может быть, и вовсе стояла с закрытыми глазами, но воздух в комнате, чудилось, дрожал, как дрожит раскаленное марево… раскаленное марево невысказанной страсти, которая пронизывала всех присутствующих…

Вдруг Дария тряхнула головой. Капюшон упал! Светлые, вьющиеся, легкие, будто золотистая пряжа, волосы разметались по ее плечам, спине, реяли, словно живые нити, в воздухе и тянулись к черным волосам Аретино, который не упустил мгновения и припал к губам Дарии таким поцелуем, словно не намерен был прерывать его ни в этой жизни, ни в будущей.

Цецилия протестующе вскрикнула, но тут же сильнейшим рывком Луиджи была выволочена из комнаты и удержалась на ногах лишь потому, что успела ухватиться за портьеру.

Она с яростью оглянулась на Луиджи, но при виде этих черных, сплошь заливших глаза, безумно расширенных зрачков ярость ее уменьшилась, ибо Цецилия поняла, что Луиджи сжигают та же ревность и похоть, которые испепеляют сейчас и ее.

Аретино не обнимал Дарию – только целовал ее, но пальцы его, то сжимающиеся в кулаки, то нервно распрямляющиеся, выдавали, какие судороги пронзают его тело. Но он не двигался – он был покорен, покорен ее пальцами, которые пытались сорвать с него одежду.